Какую извращенную игру он с ней затеял? Если бы только ей удалось с ним встретиться – как бы случайно, разумеется, чтобы не нарушать данную Элен клятву, – она бы заставила его признаться… Он бы, скорее всего, предпочел отделаться легкой усмешкой, кинул бы на нее чарующий взгляд и пригласил бы ее последовать за ним еще раз, чтобы погубить ее окончательно…
Хватит! Ее подруга совершенно права. Лучше уж скорее его позабыть и сберечь свои ласки для тех, кто ответит ей взаимностью…
Десять дней без Элен… Чем же ей заняться в Александрии в ее отсутствие? Ездить в гости к местным аристократам, с которыми она познакомилась на обедах у Фроммеров? Но это неинтересно! Их разговоры всегда наводили на нее скуку.
Они только и знали, что вспоминать благополучную жизнь до революции и свои роскошные виллы, которые они потеряли после войны. Эти люди любили судачить о том, кто чей родственник, брат и сват в Александрии, и о том, что Египет – нищая страна, и единственная причина, по которой они, несмотря ни на что, продолжают здесь жить, заключается в том, что на фоне бедноты им проще считать себя богатыми… Бывшие колонизаторы кипели злобой к этой стране и ненавидели ее жителей. Аурелия начала понимать, почему революционеры так ополчились на них и выгнали из страны.
Ей очень хотелось съездить в Каир, но ее долларовый запас в ячейке отеля существенно уменьшился. Она даже подумывала о том, чтобы найти себе богатого любовника среди постояльцев «Сесиль», например, из Саудовской Аравии, но быстро отказалась от этой мысли. Слишком утомительно…
К тому же она вспомнила очередную теорию Бутроса на эту тему: деньги, полученные в обмен на любовь, на самом деле и не деньги вовсе… Да и сама она, уже кое-что узнав о чувственных наслаждениях, с отвращением воспринимала саму идею отдаваться за деньги…
Аурелии ничего не оставалось, кроме как возобновить пешие прогулки. Она то бесцельно бродила по пыльным и шумным улицам города, выцветшим от палящего солнца, то каталась в переполненном трамвае, где на подножках гроздьями весели смуглые полуголые мальчишки. Иногда она выходила на любой остановке, если какой-нибудь заброшенный особняк привлекал ее внимание. Обедневшие хозяева могли таким образом пополнить свой скудный бюджет, позволяя осмотреть свои роскошные в прошлом жилища, которые в нынешние времена, лишенные пышного убранства, производили жалкое впечатление. В высушенных от зноя садах худосочные детишки гонялись за домашней птицей, женщины с лицами, укрытыми платками, вывешивали на ажурных террасах выцветшую от солнца и пыли одежду. Аурелия иногда давала им несколько пиастров, чтобы ее пустили посмотреть изнутри их дворцы, превратившиеся в облезлые убогие жилища…
От зноя она пряталась на заброшенных кладбищах, где бродила в тени раскидистых деревьев, задумчиво изучая надписи на могильных плитах. Ее поражала пестрота двойных фамилий усопших: французско-армянские, итало-турецкие, греко-английские… Сколько же наций здесь уживались бок о бок с давних времен?
Она могла часами бродить по базару во французском квартале, наслаждаясь пленительным благоуханием незнакомых духов с сильными волнующими ароматами и таинственными названиями: «Нефертити», «Луксор», «Кобра»…
Когда совершать пешие прогулки при полуденной жаре становилось просто невыносимо, она купалась вместе с восточными женщинами, которые обычно приходили на пляж гурьбой и, визжа и брызгаясь, бегали в невысокой волне. Она не раздевалась, чтобы потом продолжить прогулку, а ее платье, молниеносно высохнув на теле под палящими лучами, потом еще долго шуршало от впитавшейся соли…
На протяжении трех дней она ни с кем не разговаривала, не считая случайных прохожих, у которых спрашивала дорогу, когда чувствовала, что по-настоящему заблудилась в городе. Однажды, прогуливаясь по проспекту Наби-Даниэль, она вспомнила про Фауси. С тех пор, как в кинотеатре она ушла от него тайком, без объяснения причин, он не появлялся… Бедный юноша! Наверно, он страшно обиделся на нее. Пришло время попросить у него прощения.
Но где же его искать? Аурелия вспомнила про лавочку, где торговала его мать на базаре Аттарин, что как раз в двух шагах отсюда. Она свернула в лабиринт узких улочек, где торговцы на разные голоса зазывали прохожих обратить внимание на их сокровища: оттоманские сосуды XVIII века, хрусталь знаменитой фирмы «Лалик», драгоценности от самого Картье! Все награбленное после того, как богатые иностранцы сбежали из страны, побросав свое имущество…
Она, поддавшись искушению, заглядывала в некоторые лавки, поверив сладкоречивым зазывалам, но находила там только дешевые подделки и прочее никчемное барахло… Один торговец, впрочем, привлек ее внимание шишкой на лбу лилового цвета, характерной для фанатично верующих, которые пять раз в день в часы молитвы истово отбивают поклоны на молитвенном коврике, а также отвислой нижней губой такого же синюшного цвета, что и шишка.
По длинному узкому коридору он завел ее в спрятанную в глубине лавки комнату, чтобы показать дамские украшения.
– Идите за мной, мадемуазель, идите сюда. Я предложу вам хорошую цену!
Он покопался под прилавком и достал сверток из черного бархата. Умелым движением развернув его, он высыпал на стол пригоршню золотых изделий изумительно тонкой работы, которые сияли и переливались, отчего в полутемном помещении сразу стало светлее.
– Что это? Серьги?
Торговец разложил их в ряд на черном бархате, выбрал одно кольцо и прикрепил к носу Аурелии.
– Бедуины их носят вот так.
– Нет! Я ни за что не стану прокалывать себе нос!
Она стала рассматривать драгоценности. Они были великолепны. Заманчиво, конечно, но слишком дорого для нее… Она с грустью остановила свой выбор на самом маленьком колечке. Торговец тем временем выбрал из всей коллекции рассыпанных на бархате украшений большую золотую серьгу ажурного плетения, украшенную маленькими сердечками.
– Вот это гораздо больше вам подойдет.
– А сколько стоит?
– Сто пятьдесят египетских ливров.
– О! Слишком дорого. У меня всего восемьдесят.
Он навалился на прилавок, приблизившись к ней, и тихо сказал таинственным голосом:
– Эта серьга принадлежала принцессе…
Аурелия колебалась. Конечно, у нее было с собой сто пятьдесят ливров, но это сумасшествие, отдать все деньги за безделушку… Пока она стояла в задумчивости, торговец свесился через прилавок и словно невзначай коснулся рукой ее живота…
Она невольно отпрянула и даже смутилась. Но серьга манила ее все сильнее. Торговец перегнулся еще больше, протянул руку и опять дотронулся до девушки. И на этот раз это не могло быть случайно!
Она с возмущением посмотрела на него, широко открыв глаза и буквально оцепенев от такой наглости. Торговец не убрал руку, напротив, он нажал еще сильнее и просунул ладонь между ее ног, сквозь тонкую ткань платья.
– Да как вы!..
Египтянин растянул свою синюю губу в подобии улыбки.
