– Нет! – твердо отрезала Ева. – Ступай.
– Вот я и говорю: идиотизм.
Она нехотя побрела к выходу.
– Этому кулону должна быть пара. С именем Монти.
– Ого, у них были парные кулоны? Как правило, их заводят девчонки или парочки. Или же пацаны молоденькие.
– Он положил сюда кулон Монти и свой тоже. Таким образом он оставил их вместе, втайне ото всех, но вместе. Может, хотел тем самым облегчить свою вину, символизировать очищение. Попросим Миру об этом поразмыслить. Убери в пакет.
Пибоди взяла в руки кулон, ведро поставила на пол.
– Ты же не хочешь выгрести гальку?
– Дай-ка… Есть! Вот и пара.
Она выудила второй кулон с гравировкой «МОНТИ» с одной стороны и «НАВЕК» – с другой.
– Спереди – имена, сзади – «братья навек». Вместе пришли, вместе уйдут. Но после того, что было сделано, он больше не мог его носить. И брату не мог этого позволить. Но что они спрятаны здесь, он будет помнить. Он мог сидеть здесь, предаваться размышлениям о братишке, убеждать себя, что то, что он сделал, было ради блага.
– Грустно, если подумать.
– Может, и грустно, но одновременно очень глупо. Истинная ответственность подразумевает, что человек поступает как полагается, даже если это и тяжело. А разобраться с братцем самостоятельно, тем ли способом, этим ли? Это потворство самому себе. Все равно как собаку украсть.
– Собаку? А, как Девинтер сделала. Ну хорошо, но собака-то счастлива!
– Собака была бы не менее счастлива, если бы конфликт разрешился по правилам, в соответствии с законом. А чего-то не хватает…
– Не хватает?
– Того, что олицетворяло бы сестер. – Она продолжила рыться в камнях. – И еще. Он же должен был чувствовать ответственность и за кузена. Думать: это я послал его на смерть. И он испытывал бы потребность…
Руки продолжали искать на дне декоративной заводи, а глаза обшаривали комнату. Взгляд остановился на табличке:
В память о Монтклере Джонсе,
любимом брате Сельмы, Нэшвилла и Филадельфии.
Он жив в наших сердцах.
– Он жив, – повторила Ева себе под нос. – Ну-ка, сними доску со стены.
– Ты хочешь снять доску? – Пибоди почесала кончик носа, изучая, с какого бока взяться. – Она привинчена. Надо сходить за…
– Квилла! – окликнула Ева, почти не повышая голоса.
Девица тут же просунула голову в дверь.
– Я просто…
– Неважно. Принеси мне какую-нибудь отвертку.
– Уже бегу!
– Пока все это лишь дополнительные улики, – проговорила Ева. Она встала и принялась выгребать мокрую гальку в ведро. – И они никак не приближают нас к местонахождению Джонса. И не подтверждают, что младшенький жив.
– Нашла! – вбежала Квилла, неся в руках шуруповерт с аккумулятором. – Можно, я откручу?
– Нельзя. Пибоди!
– Ты лучше подержи шурупы, когда я их выверну. – Пибоди принялась за дело. Послышалось тихое жужжание.
– С чего вы вдруг решили снимать ее со стены? Она же здесь спокон веку висит! Шивиц будет метать гром и молнии, когда увидит, что вы тут натворили. Зачем вам…
– Помолчи! Будешь сидеть тихо – я, возможно, сделаю вид, что забыла, что тебе место совсем не здесь.
Квилла закатила глаза у Евы за спиной, но прикусила язык.
– Последний. Эта доска тяжелее, чем кажется. Квилла, придержи-ка с той стороны, чтобы не… Готово!
Пибоди оторвала мемориальную доску от стены.
– Ого, на настоящую бронзу не поскупились! Вес внушительный. Так… Она двусторонняя.
– Спорим, на обороте – кузен? – предположила Ева.
– Не в бровь, а в глаз.
Пибоди повернула доску, и Ева прочла:
С великим сожалением и скорбью – в память о Кайле,
истинно верующем, преданном и чистом душой.
– А кто это – Кайл? – оживилась Квилла. – И почему он лицом к стене? Это не по-честному.
– Тут ты права. Пибоди, упакуй ее. О, у меня тут еще кое-что. – Она выудила маленькое золотое сердечко на тонкой цепочке. – Вещица старшей сестры. На обороте написано: «Сельма».
Пибоди подошла с пакетом для вещдоков.
– Все печальнее и печальнее…
– И не говори, – поддакнула Ева и продолжила рыться в камешках. – А вот и недостающее звено.
Ева подняла перед собой кольцо.
– Ого! И это тоже тут было? А что там еще есть?
– Ни к чему не прикасаться! – рявкнула Ева на Квиллу.
Она рассмотрела колечко. Сплетенные сердца с крохотным белым камешком посередине.
– Красивое… – протянула Квилла, но руки держала за спиной.
Пибоди с пыхтением упаковывала в большой пакет мемориальную доску.
– Такие кольца любимым дарят.
– Да? – С новой догадкой Ева повертела в руке колечко, поднесла к свету. – Верно. Тут внутри гравировка. «Ф+П=1 сердце».
– Надо выяснить, кто этот П. Вали отсюда! – прикрикнула она на Квиллу. – И рот чтоб на замке держала!
– Вас понял, – усмехнулась та. – Круто! Я об этом напишу.
– Все о чем-нибудь да пишут. Вели дактилоскопистам везти все это добро в Управление, а там чтоб приобщили к вещдокам. Эту комнату опечатать!
– Вас понял, – передразнила Пибоди с улыбкой. – Но сначала я цветы запихаю обратно в горшки, пока они не загнулись.
– Давай, только не затягивай.
Ева вышла и поднялась к стойке Шивиц.
– Где мисс Джонс?
– Проводит сеанс.
– Вызовите ее. Немедленно! Не то я сделаю это сама.
– Мне кажется, вы сухой и безжалостный человек. Мне вас жаль!
– Можете думать что вам угодно, главное – приведите ее сюда.
Шивиц, задрав нос к потолку, прошествовала через вестибюль. Через несколько минут Филадельфия Джонс быстрым шагом проследовала тем же маршрутом в обратном направлении.
– В чем дело? Что стряслось?
– «Ф плюс П». П – это кто?
– О мой бог! – На мгновение в ее глазах вспыхнул свет. – Ой, где же вы его нашли? – Все еще сияя, она протянула руку. – Я думала, я его потеряла. Много, много лет назад. Ужасно была расстроена.
– Кто такой П?
– Питер. Питер Гиббонс. Моя первая любовь. Нам еще и двадцати не было, но как же мы были влюблены! Родители не одобряли, конечно. Мы были слишком юными, а он… он был человек науки, человек логики, а не веры. Это был его подарок мне на восемнадцатилетие. Как раз перед моим отъездом в колледж.
