Потому промолчала, но настроение упало, и подумалось – лучше бы она вчера поехала после Арбата домой. То есть к Настасье, ключей от дома-то нет, и вообще, она тут зависла уже на месяц с лишним! Странно и глупо. Особенно странно и глупо было оставаться у Ильяса в квартире, пока он ездил в Мексику. Подумаешь, побыл бы Тигр один, он уже привык, и в туалет он ходит сам, а кормить его могла бы домработница.
С ней Лиля встречалась всего дважды и оба раза – мельком. Ильяс сам не любил присутствия дома посторонних и, когда должна была прийти домработница, сматывался. Вместе с Лилей, разумеется. И сама Лиля сбегала – гулять или к Настасье. Потому что боялась. Что тетка о ней подумает? Какая-то приблудная девица, нахально живущая в чужой квартире, и за ней еще прибираться? Но, когда Лиля забыла вовремя смыться, домработница лишь улыбнулась и спросила, все ли хозяйку устраивает.
Лиля растерялась.
– Конечно устраивает, вы простите, я сейчас уйду, чтоб не мешать…
– Ну что вы, Лилия Владимировна! – удивилась домработница. – Это моя задача – не мешать хозяйке. Может быть, вам что-нибудь нужно? Купить, приготовить, вы только скажите.
Надо же, подумалось тогда Лиле, она – хозяйка! Неожиданно, не верится, что всерьез, но приятно.
А сейчас приятно не было. И к Вовчику не хотелось. Лиля сама не понимала, почему ей так важно разобраться, кого напоминает Ильясов приятель, и почему так беспокойно на него смотреть.
Вовчик открыл им с Ильясом дверь, округлил глаза и, причмокнув, склонился к Лилиной руке.
– Это точно не мне подарок? – уточнил громким шепотом.
Вот тут Лиля и поняла, кого же он напоминает. У Ильяса он не разговаривал, а глумился, сейчас же – сказал своим, нормальным голосом. То есть голосом Эри. И лицо у него было похожее, и рост, и сложение. Только лет на двадцать старше, откормленный, наглый и крашенный под цыпленка. Словно в насмешку.
Вздохнув, Лиля подумала: вот зачем Ильяс потащил ее сюда? Нет, лучше смотреть не на Вовчика, а по сторонам: сразу видно, тут живет художник. Почти всю квартиру занимает студия, только налево коридорчик, наверное, там кухня и туалет. Прихожая узкая, отгорожена от студии стеклянной стеной, а на стене фотографии…
– Размечтался, – тем временем ответил Ильяс, а Вовчик сначала удивленно хмыкнул, видимо, обнаружил новый цвет Ильясовой бороды, и тут же заржал:
– Кре… крет… креативщик, чтоб тебя!
Именно в этот момент Лилин взгляд задержался на одном из снимков. Наверняка Вовчик снимал, в углу подпись с красивой буквой «В», а в кадре – порнушка. Красиво сделанная, но порнушка. И остальные – тоже.
Стало очень неприятно. Это уже не насмешка: так похожий на Эри человек снимает порнушку, называя ее искусством. Лиля даже обернулась убедиться, что сходство не померещилось.
Ильяс как раз протягивал Вовчику оплетенный кувшин с текилой.
– С днем рождения, друг! – пафосно заявил он. – Расти большой!
– И зеленый. Как кактус! – подхватил Вовчик. Вытер глаза рукавом. – Пошли, подразним террариум. Но какой подарок! Угодил, угодил.
Нет, не померещилось. В самом деле, те же черты, даже жест: когда Эри резал лук, так же утирал глаза рукавом.
Очень захотелось взять Ильяса за руку и попросить: пойдем отсюда. Только он, наверное, не пойдет. Ведь день рождения друга, и еще Вовчик что-то там такое Ильясу обещал. Но вдруг?
Не успела. Из-за стекла вышла профессионально накрашенная блондинка ростом за метр восемьдесят, облизнулась на кувшин и протянула:
– Ильяас, душенька, ты принес текилу! – Затем одарила Лилю презрительным взглядом. – А это что, кактус?
Лиля мгновенно почувствовала себя как в родной библиотеке, среди гадюк. Ну и ладно, как вести себя с гадюками, она знает. И вообще, ей все равно, нет здесь никого, на чье мнение ей не чихать!
– А как вы догадались, что кактус? – наивно похлопала глазами она.
Блондинка на миг растерялась – не ожидала от пионерки адекватного ответа. А продолжить ей не позволил Ильяс.
– Ядовитый. При попытке укусить вызывает изжогу, – тоном дипломированного ботаника сказал он, обнял Лилю за плечи и повел в студию, мимо блондинки.
– Ага, коллекционный, – жизнерадостно подтвердил Вовчик, отколупывая сургуч с горлышка. – А ты жлоб, мой друг. Мог бы и поделиться.
– Я сатрап и деспот, – гордо заявил Ильяс. – А сатрапам и деспотам делиться не положено.
Лиля фыркнула: Синяя Борода получился что надо, угадала она с образом. А Вовчик… нет, он совсем не Эри, хоть и одно лицо.
Она обернулась, в упор не замечая зависшую блондинку.
– Думаю, Ильяс охотно поделится. – Дождалась, пока Вовчик оторвется от кувшина и удивленно глянет на нее. – Самым ценным, что у него есть. Как истинный друг… он уступит вам Тигра на недельку. Когда в следующий раз поедет что-нибудь снимать.
Вовчик довольно загоготал. Позабытая зрителями блондинка фыркнула и ушла за стекло, громко цокая каблучками. Лиля посмотрела ей вслед и поежилась: здешний гадючник явно не чета библиотечному. Помнится, Ильяс и Инну Юрьевну раскатал в тонкий блин, но тогда подумалось, что случайно. А зря.
– Я туда не впишусь, – вздохнула она.
– Это их проблемы. – Ильяс поправил гребень в ее прическе и шепнул на ухо: – Мы недолго. А будут доставать, натрави на них Синюю Бороду. Я нынче грозен.
Кажется, я тебя совсем не знаю, мысленно ответила она, кивнула, глубоко вдохнула, расправила плечи и пошла в террариум. Вовчик позади присвистнул.
– Где ее нашел? Идет как русалочка по ножам! Грация, надлом, чудо! Одолжи, я из нее такую конфетку сделаю!
В его голосе прозвучал откровенный восторг художника, а Лиля снова поежилась: интерес Вовчика льстил и пугал. То есть пугало то, что ей этот интерес льстит. Господи, снова психоз, может, не надо?!
– Обойдешься без порнушки с Лилькой, – ответил Ильяс. С явственными нотками ревности. – Знаю я твоих конфеток.
О чем они говорили дальше, Лиля не слышала, все заглушил гам пополам с музыкой: студия, по центру которой горделиво возвышалась наполеоновской помпезности кровать с балдахином, была полна народом. Явная богема: одеты кто ярко и вызывающе, кто нарочито скромно и небрежно, а все равно – вызывающе. Кое-где даже мелькали пресловутые перья. Лиля сперва глазам не поверила: добровольно нарядиться в перья?! Красивые, конечно, яркие и экзотичные, но все же…
Она села на кожаный диванчик у стены – стены в студии были выложены камнем, очень красиво, но слишком уж выпендрежно, – под большим фикусом, и принялась оглядываться, очень стараясь делать это незаметно.
На всякий случай даже сделала вид, что читает валявшийся тут же, на диванчике, журнал. Кажется, сделаться невидимкой удалось: внимания на нее не обращали, разве что разок послышался громкий шепот:
