* * *
Утром, сварив кофе, Лиля спохватилась, что надо позвонить Насте. Та спросонья витиевато намекнула, что у дорогой подружки совсем крыша поехала – в десять ночи звонить. Но предупреждение, что до четверга Лили не будет, выслушать соизволила. Сочно зевнула и пробурчала, что не страшно, у Тыквы тоже неделя занята – ученики сдают экзамены, так что играть будем в субботу. И отключилась.
А Лиля устроила себе ванну, разболтала в ней полбутылки пены и неожиданно задремала. Проснулась около двух – вода остыла, пена разошлась, – вылетела из ванны и помчалась одеваться. К метро летела, как призовая лошадь, боялась опоздать.
И в центр ворвалась, еле дыша от гонки, в расстегнутой куртке, с мокрыми взъерошенными волосами и красная, не хуже спелого помидора. Внимания на нее сначала не обратили – в общем зале был скандал. Грандиозный, совершенно безобразный скандал: прелестная дева в курточке из меха неизвестного животного топала стройными ножками в модных сапогах и нецензурно орала, что они права не имеют не дать ей поиграть и все еще пожалеют! Вот прямо сейчас и пожалеют!
Очередной отказник, подумала Лиля. Наверное, пробовалась на полный контакт и не прошла медкомиссию. Или психологов.
Пара менеджеров мягко и совершенно безрезультатно увещевала деву. А вот игроки в зале на нее не обращали особого внимания, разве что морщились, когда скандалистка брала особенно высокие ноты.
Лиля постаралась как можно быстрее пересечь зал. Не удалось – девица ее заметила. Замолчала. Перевела дыхание. И завопила снова, уже предметно. О том, куда мастера смотрят, что такую мышь в обмороке до игры допускают, или тут у них специально реабилитационный центр для нищих и убогих? Стало тошно и по-глупому, чуть не до слез, обидно. Ну мышь, не поспоришь. Тощая и белесая. Косметика могла бы помочь, да вот беда – на обычную косметику у Лили была аллергия, а на гипоаллергенную не было денег. Ну да, и джинсы с распродажи. Зато купленные на свои кровные, а не выклянченные у богатого папы. И кто, собственно, дал этой моднице право на нее орать?
Лиля остановилась. Посмотрела на девицу. И протянула с Настасьиными интонациями:
– Насчет нищих – не знаю, а для убогих – точно нет! Вас же не взяли.
За спиной послышались хлопки и смутно знакомый бас:
– Браво.
Девица захлопала глазами. Набрала воздуха в грудь. А Лиля обернулась. Давешний разбойник с орхидеей глядел на скандальчик и криво усмехался. Лиля на автомате оценила прикид – скромная роскошь, до нефтяного магната чуток недотягивает, – «Nikon» с длинным объективом на груди, рост в метр девяносто, широкие плечи и поджарую фигуру. Стало любопытно, что этот породистый экземпляр здесь делает? Один из этих, которые по веянию моды тусят на свежем воздухе, играют в рыцарские турниры и снимают юных дам прямо с седла? Ну точно. Снимает!
Лиля хихикнула. А девица слишком поздно сообразила, что значит «Nikon» и ухмылка. Лишь когда фоторазбойник резко поднял объектив и щелкнул подряд десяток кадров. Девица с открытым ртом, девица, красная от гнева, девица замахивается сумочкой…
Лиля похлопала и вернула ему «браво!». Разбойник поклонился, ухмыльнулся, отсалютовал фотоаппаратом и смылся, пока менеджеры держали девицу, а прибежавшая на визг Светочка – главный местный психолог – заговаривала ей зубы. Лиля тоже смылась. Ее ждало погружение – и Девье озеро. И возможно…
Уже переодевшись, Лиля задумчиво поглаживала открытую крышку камеры. Подумалось вдруг, что она скопировала привычку Михаила, он вечно трогает то кристаллы на камере, то монитор, словно они живые. Наверное, ненормальный компьютерный гений, из тех, что разговаривают с «железом». А кристаллы в самом деле красивые, и кажется, внутри них мерцает огонек, интересно, какие они на ощупь? Едва она дотронулась, кристалл загудел и завибрировал, как мурлычущий кот. От неожиданности Лиля ойкнула и отдернула руку.
– Что случилось? – спросил от двери Михаил.
– Он гудит. – Она обернулась и виновато пожала плечами; куратор казался удивленным и рассерженным. – Я не знала, что его нельзя трогать. Надеюсь, я ничего не сломала?..
Покачав головой, Михаил потянулся за тонометром. Он снова был спокоен и невыразителен, и Лиля подумала, что ей примерещилось. Все: и свет внутри кристаллов, и электрический разряд, и странная реакция Михаила.
– Готова? – спросил, снимая манжету тонометра с Лилиной руки и почему-то глядя ей за спину, в изголовье камеры.
Она кивнула.
– Как пионер!
– В этот раз у тебя будет неделя. Семь суток. Возвращаешься как обычно. Правила помнишь?
Лиля широко улыбнулась.
– О своем мире не говорить, беречь экологию, за два часа до перехода быть в холме! Помню.
– Экологию игрового пространства! – поправил куратор. – Если почувствуешь себя нехорошо, пожалуйста, возвращайся сразу. Сама знаешь, новые локации не всегда безопасны.
Лиля пожала плечами. Ну да, наша служба и опасна, и трудна, и тусне она, пожалуй, не видна. И славно. И тусня, и ФСБ, и хрен с горы обойдутся без сакрального знания о том, что технология полного погружения еще не до конца отлажена, а в новых локациях случаются глюки. И о том, что некоторые счастливчики не платят за игру ни копейки. Немножко опасно? Да. Но не опаснее, чем жить в Москве, ездить в метро и есть сосиски из магазина. И всяко не опаснее, чем попадаться на зуб родным гадюкам из библиотеки.
Глава 4
Сакс
Розга по Саксу, может, и плакала, только отец его не тронул. Хотя наверняка боялся, что Сакс заплутал или попался стражникам – вернулся-то он домой позже отца. Но тот ничего не сказал, крепко обнял, похлопал по плечу, а потом так же молча ушел в дом.
Целых три дня они жили так, будто ничего не было. Отец ни о чем не рассказывал, сам не расспрашивал. Мама тоже, лишь иногда кидала на своих мужчин обеспокоенные взгляды, вздыхала и возвращалась к делам. Единственно, отец запретил Саксу охотиться. Сказал просто: не ходи в лес без меня. Саксу даже в голову не пришло возразить. Видать, их высочество изрядно повыбили дурь, а что не повыбили – то само ушло. В холмы, вслед за фейри.
Обо всем этом Сакс старался не думать, а чтоб думать не хотелось совсем, занялся огородом. Давно собирался выкорчевать разросшийся терн, и заменить несколько досок в сарае, и обрезать яблони, и… Он как раз закончил починку тележного колеса, когда позвал отец. Вышел из дома в чистой рубахе, с ножом у пояса, собрался куда?
– Одевайся, пойдем к Дунку. У Тянучки подкова разболталась.
К кузнецу в чистой рубахе? Темнит отец.
Ополоснувшись парой ведер из колодца, Сакс натянул рубаху, сухие штаны, опоясался – раз отец с ножом, то и ему не повредит. Расчесал спутанные лохмы фейриным гребнем, заплел косу заново. Поцеловал маму в макушку, привычно уже подумав, какая она теперь маленькая, не то что в детстве.
– Идите уже, – мама улыбнулась одними губами, глаза в лучиках морщин так и остались грустными и беспокойными. – Вернетесь, будет вам пирог с яблоками.
