Готовя свое приложение о «слухах», Голдберг использовал отчет Филипа Барсона и Эдварда Конроя – двух следователей налогового управления, работавших в соседнем кабинете. Барсон и Конрой месяцами восстанавливали по кусочкам финансовую историю Освальда, чтобы проверить, не мог ли он получать деньги из неожиданных источников, возможно, от соучастников заговора. Голдберга поразила тщательность их работы: «У них были его счета из бакалейной лавки, они собрали вообще все». В июле Барсон объявил, что теперь точно знает – вплоть до пенни, – сколько денег было в карманах у Освальда и сколько он тратил в последние недели своей жизни начиная с 25 сентября, с того дня, когда он подался из Нового Орлеана в Мексику17. Его доход, включая зарплату и пособие по безработице, составил 3665 долларов 89 центов, тогда как расходы, включая стоимость поездки в Мексику, равнялись 3497 долларам и 79 центам. Разница составила всего 168 долларов, и эти деньги, по-видимому, учитывались, поскольку утром в день покушения Освальд оставил в ящике комода в спальне 170 долларов мелкими купюрами – для Марины.
Подсчитав, что провел почти каждый свой рабочий час с января в размышлениях о неспокойной жизни Джека Руби, Берт Гриффин наконец решил сделать вывод, который комиссия, скорее всего, одобрит: Руби не участвовал в заговоре с целью убийства Освальда18. Правда, он не был в этом уверен в самом начале, когда писал первые главы о Руби. Гриффин полагал, что было бы преувеличением говорить, что комиссия нашла ответы на все вопросы, особенно это касалось версии о том, что кто-то помогал Руби или подстрекал его к убийству Освальда. «Я считаю, комиссия совершает ошибку, утверждая, что ее расследование в данном направлении было исчерпывающим», – писал Гриффин Уилленсу 14 августа19.
Чуть раньше в тот же месяц Гриффина и других штатных юристов, остававшихся на службе, попросили начать чтение чужих черновых глав, редактируя и проверяя фактический материал в работах друг друга. И, разумеется, охотнее и, можно даже сказать, яростнее всех набросился на эту работу Либлер. В каком-то смысле он стал в комиссии главным бунтарем. Как описывал его роль Гриффин, Либлер был «редактором законов судебной практики, младшим адвокатом на нашем внутреннем судебном слушании, можно сказать, он проводил перекрестный допрос, выискивая слабые стороны», к которым могли бы придраться люди со стороны. «Он хотел добиться идеального отчета, с исчерпывающими доказательствами, чтобы адвокат противной стороны при всем желании не мог бы упрекнуть комиссию в том, что она плохо справилась со своей работой или сделала необоснованные выводы».
Гриффин и его коллеги говорили, что тогда им даже в голову не приходило, что, взяв на себя роль внутреннего критика, Либлер готовил гневное документальное свидетельство, которое сторонники версий заговора будут цитировать десятилетиями, утверждая, что комиссия – и Либлер в том числе – принимала участие в чудовищном укрывательстве.
Глава 52
Офис комиссии
Вашингтон, округ Колумбия
август 1964 года
Работоспособность Нормана Редлика была почти сверхъестественной. Он мало спал, иногда меньше четырех часов в сутки, и обедал на скорую руку прямо на рабочем месте, пока один из секретарей менял ленту в пишущей машинке. Редлик гордился тем, что он основной автор и редактор отчета. Этот документ останется в веках, его будут перечитывать и изучать его внуки, правнуки «и более отдаленные потомки», как говорил он в кругу семьи. 38-летний Редлик, самый младший из своих коллег в Школе права Университета Нью-Йорка, понимал: что бы он ни сделал за всю свою карьеру, помнить его будут именно благодаря этому отчету.
Его жена Ивлин вспоминала, что особенно в начале расследования ее муж был уверен, что Освальд действовал в одиночку1. «Норман даже не допускал возможности заговора. С ходу отметал все эти версии», – добавила она. Благодаря этому Редлику тем летом было проще сделать то, чего от него хотел Уоррен: как можно скорее закончить отчет и положить конец бесконечным слухам об убийстве.
Быстрого завершения отчета хотел не только Уоррен. Хотя председатель Верховного суда утверждал, что президент Джонсон не ставил перед ним никаких сроков, юристы комиссии слышали другое. Все лето до штатных сотрудников доходили слухи о том, что президент через своих ближайших помощников требует завершить отчет до конца августа, то есть до заседания Национального съезда Демократической партии в Атлантик-Сити, штат Нью-Джерси, и что Джонсона выдвинут кандидатом в президенты против кандидата от республиканцев Барри Голдуотера, сенатора штата Аризона. По словам юристов, Джонсон перед кампанией не хотел никаких неожиданных ударов, спровоцированных какими-нибудь сведениями в отчете. «Мы то и дело слышали: “Джонсон только что послал сообщение”, – вспоминал Ллойд Уэйнриб. – Сообщение такое: “Где этот чертов отчет?”»2.
Штатные сотрудники ощущали это давление. Уэйнриб вспоминал, что его тетушка, приехав в Вашингтон и увидев, как он измучен, посоветовала ему отпроситься с работы на выходные и отдохнуть с женой на природе. «Она сказала: “Ллойд, тебе просто необходимо развеяться”, – рассказывал Уэйнриб. – И дала нам денег на поездку». Он собирался провести выходные в приморском городке Аннаполис в штате Мэриленд. «В субботу днем мы приехали в Аннаполис, остановились в мотеле и собирались остаться там на ночь», – вспоминал Уэйнриб. Но не успели они распаковать вещи, как зазвонил телефон. «Звонил Ли Рэнкин. Он сказал, что нам лучше вернуться в Вашингтон». Так что ему не удалось провести даже единственный вечер без работы; супругам пришлось немедленно вернуться. «Я был очень зол, – говорил Уэйнриб. Но, как он сказал, ему повезло с супругой, которая очень редко сердилась. – Моя жена очень покладистая».
Впервые среди юристов комиссии начались споры. Уэйнриб вспомнил, что тем летом несколько раз ссорился с Уэсли Либлером, особенно по поводу того, в какой форме в отчете следует упоминать о доморощенном марксизме Освальда и о том, могли ли политические убеждения побудить его к убийству Кеннеди. «Из-за этого возникли серьезные разногласия, – вспоминал Уэйнриб. – Либлер придерживался правых взглядов». Он считал, что мотивы Освальда были «исключительно политические и связаны с Кастро». Уэйнриб полагал, что Либлер ошибается: «Я думал тогда – и сейчас тоже так думаю, – что дело не в политике».
Споры Либлера с Редликом были еще ожесточеннее3. Мало того что их политические взгляды разительно отличались, эти двое и в остальных вопросах не могли найти общего языка и теперь сцепились из-за отчета. Либлер предупреждал, что Редлик, стремясь поскорее закончить отчет и желая угодить Уоррену, может раньше времени прервать самые важные и актуальные линии расследования. На памяти Либлера подобное происходило не раз. Некоторые штатные сотрудники, например, насторожились, узнав тем летом, что ФБР не установило принадлежность отпечатков пальцев на коробках, обнаруженных на шестом этаже Техасского склада школьных учебников. По-видимому, этими коробками Освальд огородил свое снайперское гнездо, однако как минимум одиннадцать отпечатков Освальду не принадлежали.
Несмотря на то что времени на расследование оставалось мало, Либлер и другие штатные сотрудники считали, что ФБР должно все-таки выяснить, чьи это отпечатки пальцев. Однако Редлик их не поддержал и попытался в отчете обойти этот вопрос, как будто это какие-то пустяки. Гриффин был солидарен с Либлером: «Нельзя вот так взять и пропустить одиннадцать отпечатков пальцев. Нужно узнать, кому они принадлежали». Существовала вероятность, что отпечатки позволят вычислить соучастников преступления. «Черт, да там могла побывать целая футбольная команда!» – возмущался Гриффин. По словам Мюррея Лолихта, незадолго до того принятого в штат, Редлик считал, что бить тревогу из-за отпечатков уже поздно, тем более что это означает задержку с подготовкой отчета. Лолихт вспоминал, как Редлик недоверчиво переспросил: «Ты что, хочешь взять “пальчики” у всего населения Далласа?»
