21 июля Макклой надиктовал письмо Ли Рэнкину и попросил своего секретаря поставить на нем пометку «лично». Он похвалил последний черновой вариант главы, в котором комиссия рассматривала – и в конце концов отвергла – возможность иностранного заговора. «Я думаю, этот вариант гораздо лучше предыдущего», – отмечал Макклой в письме Рэнкину. Но высказал одно предположение. «Мне кажется, – писал он, – где-нибудь следует добавить что-нибудь в таком роде:
“Комиссия отметила, что Освальд действительно пытался использовать конспиративные приемы, что наводит на подозрение, что он получил базовую подготовку для конспиративной работы. <…> Разумеется, остается возможность, что советское руководство могло рассматривать его как потенциального “спящего” агента в США, к которому можно обратиться в будущем, но по здравом размышлении мы пришли к выводу, что даже в таком качестве эти люди вряд ли могли всерьез на него рассчитывать”».
Другими словами, в КГБ, может, и подумывали о том, чтобы использовать Освальда в качестве шпиона, но в конце концов русские слишком умны, чтобы иметь дело с «такой шантрапой», как часто называл Освальда Макклой.
Это письмо в результате бесследно исчезло, после того как его получили в Вашингтоне. Возможно, предположения Макклоя и обсуждались в комиссии, но ни в официальных документах, ни в заключительном докладе об этом нет ни слова. Письмо Макклоя, которого некоторые штатные юристы комиссии, по их словам, не видели, было подшито к личным бумагам Рэнкина в Национальном архиве, и, по-видимому, о нем надолго забыли.
Спустя годы юристы уже не удивлялись тому, что председатель Верховного суда так не хотел, чтобы комиссия даже допускала возможность связей Освальда с КГБ, как того хотел Макклой. В то лето Уоррен, похоже, намеревался в отчетном докладе положить конец досужим слухам о том, что Освальд был не просто разочаровавшимся, озлобившимся молодым человеком, который не был связан ни с какими людьми и организациями, и хотел, чтобы его не воспринимали как человека, которого Кремль мог рассматривать как потенциального шпиона.
Большую часть черновой версии, которую только что прочел Макклой, написал Дэвид Слосон, и молодой юрист был доволен тем, как его материал подан в заключительном отчете3. Когда Слосон всерьез приступил к написанию текста, он был уверен, что никакого иностранного заговора не было, по крайней мере, не было достаточных улик в пользу заговора. С окончательным выводом он не спешил до конца лета, дожидаясь, когда ФБР закончит проверку утверждений Сильвии Одио в Далласе. Если ее рассказ о встрече с Освальдом окажется правдой, тогда другое дело, тогда можно будет вернуться к рассмотрению вопроса о заговоре. Впрочем, если утверждения Одио окажутся ложными, Слосон сможет спокойно сказать, как он писал в своем черновике от 15 июля, что комиссия расследовала «все слухи и домыслы» и «не нашла достоверных свидетельств, указывающих на то, что СССР, Куба или другое иностранное государство было замешано в заговоре… Все факты биографии Ли Харви Освальда, буквально с рождения до смерти, подверглись тщательной проверке на предмет его возможного участия в подрывной деятельности со стороны иностранных государств»4.
Нельзя сказать, что он полностью доволен отчетом, признавал Слосон. Его все еще беспокоило то, что большая часть информации о поездке Освальда в Мексику будет основываться только – по решению комиссии – на словах главной свидетельницы, которую ему не разрешили расспросить: Сильвии Дюран. В отчете ее имя будет фигурировать более тридцати раз, с упоминанием сделанных ею заявлений, полученных мексиканской полицией под нажимом, а возможно, даже под угрозой пытки. Штатные сотрудники договорились по поводу того, в каких словах будет выражена степень достоверности ее показаний5. Ее назовут «важным источником информации», чьи показания «подтвердили надежнейшие источники» – так в завуалированной форме говорилось о результатах прослушки, проводившейся ЦРУ в Мехико. «По части фактов ее показания оказались верными и точными», – говорилось в отчете комиссии.
Уильям Коулмен получил задание составить для заключительного отчета хронологию поездки Освальда в Мексику. В черновике Коулмена содержались смелые утверждения, позволяющие предположить, что он даже больше, чем Слосон, был уверен, что ЦРУ и ФБР поделились всей имеющейся у них информацией. «Особенно я доверял ЦРУ», – рассказывал Коулмен впоследствии6.
Вот выдержка из его 25-страничного труда о поездке Освальда в Мехико, датированная 20 июля:
«Комиссия предприняла тщательное расследование, чтобы выяснить, чем занимался Освальд во время той поездки и каковы были ее цели. В результате нам удалось воссоздать большую часть картины и объяснить многие действия Освальда в указанный период. <…>… Комиссия утвердилась во мнении, что все, что ей известно о действиях Освальда в Мексике, показательно для всей его деятельности там и что, находясь в Мексике, Освальд не имел никаких контактов, которые имели бы отношение к покушению»7.
За летние месяцы штатные сотрудники разделились на два лагеря: на тех, кто был доволен тем, как их черновые варианты были отредактированы Рэнкином и его заместителями, и тех, кто был огорчен или даже крайне недоволен правкой. Промежуточного варианта, похоже, не было. Арлен Спектер полагал, что его рассказ о событиях в день убийства президента и его объяснения большей части медицинских заключений Редлик отредактировал очень вдумчиво и бережно8. Хотя другие считали Редлика сварливым и вспыльчивым, Спектер был очень доволен его работой, впоследствии они сохранят дружбу на всю жизнь. «Норман по сути связывал воедино все черновые главы отчета комиссии, и он оставил мою часть почти без изменений, – вспоминал Спектер. – Не забывайте, что отчет составлялся по кусочкам и в бешеном темпе. Я считаю, что труд Редлика заслуживает всяческого уважения»
[24]
.
Только потом, после того как черновые проекты будут отредактированы, Спектер узнает, как неохотно некоторые члены комиссии согласились с версией одной пули или по крайней мере с тем, как эта версия им преподносилась. Прочитав черновые главы о баллистике, Макклой в июне предупредил Рэнкина в письме, что комиссии следует проявить осмотрительность и не слишком переоценивать эту версию9. «По-моему, слишком много усилий было потрачено на то, чтобы доказать, будто первая пуля, попавшая в президента Кеннеди, стала и причиной ранений Коннелли… – писал он. – Во многих отношениях эта глава – самая важная в докладе и должна быть наиболее убедительной». Макклой приложил к письму машинописную служебную записку на восьми страницах, где предложил еще 69 вариантов редакторской правки отчета, по большей части призванных смягчить слишком, по его мнению, запальчивую лексику. Он писал, что его особенно тревожат чересчур драматизированные обороты речи, такие как «роковой день» – о дне убийства. «Если мы хотим, чтобы у нас получился исторический документ, нет никакой необходимости и даже, я бы сказал, неуместно употреблять такие выражения, как “роковой день”». Эту фразу вычеркнули из отчета.
