Султан уселся в шатер в компании поэта, певца и музыканта. Джахан заметил, что Селим изрядно потолстел. Взбираясь на спину Чоты по лестнице, он пыхтел и отдувался. Слуги принесли корзинки с едой и напитками, которые прикрутили к хаудаху веревками. Чота обхватил Джахана хоботом за талию и усадил к себе на шею. Ночная прогулка началась.
Джахан думал, что они прокатятся только по дворцовым садам. Но когда они приблизились к воротам, султан приказал:
– Выезжай наружу, погонщик!
– Но куда мне ехать, мой светлейший повелитель?
– Куда хочешь. Не останавливайся, пока я не прикажу.
Стражники с выпученными от удивления глазами распахнули перед ними ворота. Невыспавшийся Чота пребывал в скверном настроении и тащился еле-еле, не обращая внимания на просьбы Джахана двигаться побыстрее. Но седоки, по всей видимости, были довольны. Они затянули песню. Музыкант подыгрывал им на лютне. Слон шагал извилистыми улицами, которые в этот предутренний час были совершенно пусты.
– Погонщик, остановись! – приказал султан.
Джахан повиновался.
– Прыгай вниз.
Джахан исполнил и этот приказ.
– Держи!
Хихикая, как дети, они спустили ему на веревке корзинку, в которой лежали бутылка вина и чаша.
– Пей! – приказал султан.
– Но, мой повелитель…
– Пей, я сказал! Или ты не знаешь, что вид трезвого невыносим для пьяных?
Джахан покорно наполнил чашу вином и осушил ее. Селим и все прочие расхохотались.
– Пей еще! – приказал довольный султан.
Погонщику ничего не оставалось, кроме как наполнить чашу снова. Он и сам не заметил, как опустошил бутылку. Когда слон вновь усадил его к себе на шею, голова у Джахана кружилась, словно колесо повозки, а лицо покрылось багровыми пятнами. Он вцепился в поводья, стараясь держаться как можно прямее.
– Скажи мне, погонщик, ты когда-нибудь был влюблен? – донесся до него голос султана.
Джахан, не ожидавший подобного вопроса, слегка растерялся.
– Все, что я знаю о любви, – это то, что от нее болит сердце, о светлейший повелитель, – ответил он.
Музыкант вновь заиграл. Ветер подхватил печальную мелодию, словно то было перышко, оброненное птицей.
Поэт начал читать стихи:
– Взгляни на розы отраженье:
Сжимает сердце красота…
Наверное, Аллах сейчас смотрит на них и чувствует, как Его создания слабы и уязвимы, пронеслось в голове у Джахана. О, как это мучительно – сознавать свою слабость и уязвимость. Когда поэт смолк, Джахан захлопал в ладоши. В другое время подобная вольность не сошла бы погонщику с рук, но сейчас она была встречена одобрительным смехом.
Неожиданно снизу долетел запинающийся голос:
– Это что еще за образина?
У ног Чоты, покачиваясь, стоял какой-то человек. Судя по мутному взгляду, он только что проснулся. Слишком пьяный, чтобы добраться домой, он замертво свалился на улице и был разбужен шумом и хохотом.
– Это слон нашего султана, – сообщил Джахан. – А сам султан сидит в хаудахе, – добавил он шепотом, пытаясь предостеречь бедолагу.
Но пьяный решил, что его дурачат.
– Ага, как же! – процедил он. – Значит, это султан, кто же еще! – Он бесцеремонно указал пальцем на Селима. – А вокруг наверняка архангелы. А эта зверюга, видать, зебани, который мучает в аду грешников. Может, я уже помер и попал в ад?
– Что ты делаешь на улице в такой час? – подал голос султан.
– Ничего, – буркнул пьяный.
– Ты едва стоишь на ногах, но хочешь вновь залить глотку вином? Ты ищешь, где бы выпить? Видно, ты совсем лишился стыда!
Ошарашенный пьяница качнулся и наклонился вперед, как будто желая поцеловать хобот Чоты.
– Да, я кое-что ищу, – признался он. – Но вовсе не вино. Я ищу любовь.
Приближенные султана захохотали, и Селим, несмотря на свой гнев, присоединился к ним.
– В такой час, на пустых улицах? Твои поиски обречены на неудачу, – изрек султан.
– Может, и так, – заявил пьяница, вскинув голову и скрестив руки на груди. – Но скажи мне, чего ищешь ты?
В глазах у Джахана потемнело от ужаса. Он не решался взглянуть на султана, мысленно представляя, какие кары тот обрушит на голову наглеца. Но когда Селим заговорил, голос его звучал спокойно, почти доброжелательно:
– Лови!
Что-то зазвенело на булыжной мостовой. Пьяница нагнулся и удивленно уставился на кольцо, блестевшее на камнях.
– Если ты найдешь то, что ищешь, приходи в сераль, – изрек султан, когда пьяница поднял кольцо. – Покажи стражникам кольцо с моей печатью и скажи, что принес важную весть повелителю империи.
Пьяница, только сейчас осознавший, что перед ним действительно султан, попытался поцеловать край его одежды. Но поскольку правитель сидел слишком высоко, он ограничился тем, что обнял ногу Чоты.
– Отойди! – крикнул Джахан. – Иначе слон тебя затопчет!
Пьяный, от страха лишившийся дара речи, сделал шаг назад. Он дрожал, как лист на ветру, на лбу у него выступили капли пота. Пробормотав что-то нечленораздельное, он согнулся в поклоне чуть не до земли.
– Погонщик, трогай! – распорядился Селим.
На обратном пути все молчали, внезапно погрузившись в уныние.
* * *
С тех пор как белый слон прибыл в столицу Оттоманской империи, он знавал разные времена. Да, бывало, что о его существовании забывали или же относились к нему пренебрежительно, однако он всегда оставался единственным в своем роде. Другого слона в зверинце не было. Все изменилось в тот день, когда в порт Галаты вошла каррака, приплывшая издалека.
Это случилось в апреле. Багрянник был в полном цвету, воздух в городе напоен благоуханием. В трюме судна, бросившего якорь в порту, находились три редких зверя, измученных долгим морским путешествием: зебра, жираф и африканский слон. Всех троих доставили во дворец на повозках. Увы, жираф, красивейшее животное с огромными печальными глазами и черным языком, прожил недолго. Зебру отослали в Львиный дом. Что касается слона – то был самец двадцати одного года от роду, по имени Махмуд, – он быстро окреп и остался в придворном зверинце. Вместе с ним прибыл и погонщик, некий Бузиба, возбудивший у Джахана неприязнь одним своим видом.
К тому времени Чоте исполнилось тридцать лет. Для слона подобный возраст отнюдь не является преклонным, однако Чота начал утрачивать проворство и живость, свойственные юности. Правда, в то же время с каждым прожитым годом он становился все мудрее и рассудительнее. Теперь Джахан понимал, почему опытные воины предпочитают пожилых слонов молодым. В молодости слоны крепки телом, быстры и выносливы, но храбрость их часто бывает безрассудной – в точности как у людей.
