Джахан повернулся, чтобы перемолвиться словом с Давудом, но внезапно замер, интуитивно почувствовав, что за ними следят. Однако напрасно он озирался по сторонам – ему так и не удалось увидеть ничего, что укрепило бы его в этом подозрении. Наконец мальчик привел их к двухэтажному дому, насквозь пропахшему жареной колбасой и по́том. Комнату, а также ночной горшок им пришлось делить с тремя другими постояльцами – один из них был живописцем, другой – студентом-медиком, а третий – игроком в кости.
* * *
На следующее утро они первым делом направились к дому Il Divino. Найти жилище Микеланджело не составило труда. Даже дети знали, где живет великий художник. Однако проникнуть в обиталище гения оказалось задачей, выходящей за пределы их возможностей. Давуд и Джахан представились помощнику Микеланджело, объяснив, что их послал главный придворный строитель Оттоманской империи.
– Маэстро никого не желает видеть, – было сказано им в ответ вежливым, но непререкаемым тоном.
– По-моему, этот Микеланджело слишком много о себе воображает, – проворчал Давуд, когда юноши отошли от дверей на безопасное расстояние. – Мы ничем не заслужили подобного пренебрежения.
– Ты же слышал, что говорят люди: Il Divino позволяет себе пренебрегать приглашениями самого папы римского.
Давуд сердито прищелкнул языком:
– По-моему, этим неверным просто неведомы правила приличия. Надо бы поучить их вежливости.
Весь день они, как велел учитель, осматривали соборы и церкви. Оштукатуренные стены большинства римских храмов имели теплый оттенок, близкий к природному. Для того чтобы получить раствор, местные строители смешивали известь с коричневатым веществом, называемым пуццоланы. Раствор этот имел один существенный недостаток: со временем он покрывался отвратительной плесенью. Джахан и Давуд испещряли листы бумаги рисунками и записями. Множество раз юношам приходилось блуждать в лабиринтах улиц и переулков, которые неожиданно выводили их к какой-нибудь великолепной базилике. Но несомненно, самым сильным впечатлением оказался собор Сан-Пьетро. Когда это грандиозное сооружение предстало их взорам, у обоих перехватило дыхание. Собор еще не был закончен, но Джахан и Давуд, видевшие множество макетов и моделей храма, могли представить, каким величественным он станет. Они оценили, сколь гармоничны все его пропорции, от постамента до купола. Запахи цемента, песка и свежеоструганного дерева пропитали одежду юношей и сопровождали их весь день.
Все храмы, возведенные людьми, можно разделить на две группы, пришло в голову Джахану: те, что стремятся достичь неба, и те, что стремятся приблизить небо к земле. Но иногда встречаются среди храмов и такие, которым присущи оба этих стремления. К их числу, бесспорно, относится Сан-Пьетро. Стоя перед строящимся собором и мысленно завершая его, Джахан испытал удивительное чувство: ему казалось, что он находится в самом сердце Мироздания.
Рабочие ожидали прибытия строительных материалов, которые должны были доставить морем. Однако из-за неблагоприятной погоды доставка задерживалась, что сыграло на руку Давуду и Джахану. Они получили возможность доскональнейшим образом осмотреть храм, не привлекая к себе излишнего внимания. Поднявшись на холм, ученики Синана сделали десятки рисунков, запечатлев общий вид собора и каждую его часть по отдельности. Гигантские пилястры, колонны, контрфорсы – все это было истинной одой совершенству.
Каждый новый день юноши начинали с того, что отправлялись к дому Микеланджело, где их неизменно не пускали дальше порога. Один и тот же ученик – художник, но, судя по наружности, человек благородного происхождения – стоял у дверей на страже, непреклонный к мольбам и уговорам. Звали его Асканио. Прежде Джахан и думать не думал, что ученик может столь неколебимо охранять покой своего учителя.
– Il Divino не принадлежит этому миру, – как-то сказал им Асканио.
По его словам, Микеланджело питался одним лишь хлебом, отказываясь от всего остального.
– Если на его голову прольется дождь из золотых монет, он все равно предпочтет жить в бедности, – заявил ученик маэстро.
– Но зачем жить в бедности тому, кто может позволить себе роскошь? – удивился Давуд.
– Роскошь Il Divino ни к чему. Все земные блага для него – сущий пустяк.
– А это правда, что он спит не снимая башмаков и никогда не моется? – спросил Давуд, который, судя по всему, вознамерился любой ценой вывести Асканио из терпения.
Щеки преданного ученика вспыхнули гневным румянцем.
– Не надо принимать на веру все глупости, которые болтают люди! – отрезал он. – Жители этого города слишком грубы и жестоки. Друзья Микеланджело, оставшиеся во Флоренции, зовут его обратно. Но маэстро не может покинуть Рим, ибо привык держать слово и слишком любит свое искусство. Вы думаете, здесь хоть кто-нибудь оценил его труды? Нет, римлянам неведома благодарность! – возмущался Асканио. – Чем больше им даешь, тем больше они просят. Знаете, что говорит об этом учитель?
– Откуда нам знать? – буркнул Джахан.
– Алчность затыкает рот благодарности.
Асканио не счел нужным рассказывать о том, что до приезжих из Стамбула и так донесла городская молва. Многие горожане опасались, что Микеланджело умрет, не успев закончить собор Сан-Пьетро. Ведь Il Divino уже достиг преклонных лет, он постоянно пребывал в унынии, нрав его день ото дня становился все более сварливым и капризным. Маэстро досаждали многочисленные недуги: скопление газов, боли в животе, камни в почках, из-за которых он с трудом мочился. Но хотя тело великого художника слабело день ото дня, разум его оставался острым как клинок.
Джахан часто задавался вопросом: боится ли смерти их учитель? Наверное, человеку, достигшему в своем мастерстве такого совершенства, как Синан, трудно смириться с мыслью, что он смертен, рассуждал юноша. Дома, которые построил учитель, будут стоять еще долгое время после того, как он уйдет из этого мира. Наверняка, глядя на эти каменные здания, рассчитанные на века, Синан еще острее ощущает быстротечность собственного существования. Мысль эта, поразившая Джахана, вскоре забылась, чтобы спустя годы вернуться вновь.
* * *
Как-то раз, после очередной неудачной попытки увидеть Il Divino, Давуд и Джахан зашли в харчевню, распространявшую на всю улицу запах дыма и горячего жира. Они заказали пирог с угрем, жареных перепелов и сладкое блюдо, называемое туррон. Тут Джахан заметил, что за ними наблюдает некий незнакомец, надвинувший шляпу на самый нос, дабы скрыть лицо.
– Вон тот прохвост, кажется, следит за нами, – шепотом сказал он Давуду. – Только не оборачивайся.
Предостережение оказалось тщетным. Его товарищ инстинктивно обернулся и громко спросил:
– Кто? Этот, что ли?
В то же мгновение незнакомец вскочил, опрокинув стол, и выскочил на улицу, словно одержимый бесом. Давуд и Джахан обменялись недоуменными взглядами.
– Наверняка это какой-нибудь мошенник, – пожав плечами, предположил Давуд. – Он догадался, что мы чужестранцы, и хотел прикарманить наши денежки.
