Наконец посол объявил, что настало время снять с картины покров. Гости, оживленно переговариваясь, обступили мольберт. Поскольку полотно изображало не человека, а животное, то даже самые благочестивые мусульмане считали возможным взглянуть на него. Ткань была сдернута, и творение живописца предстало взорам собравшихся.
По мнению Джахана, слон на картине лишь отдаленно напоминал Чоту. Бивни у него были намного крупнее и острее, а взгляд полыхал дикой яростью, словно зверь намеревался выпрыгнуть из рамы и растоптать зрителей. А вот улицу и небо художник запечатлел с таким мастерством, что они выглядели реальными, почти объемными. От картины, казалось, исходило тепло солнечного дня. Зрители восхищенно зааплодировали. Бусбек вручил художнику награду – кошелек, набитый золотыми монетами. Джахан, в благодарность за помощь в создании картины, тоже получил несколько монет. Мельхиор, успевший изрядно накачаться вином, обнял юношу.
Через час, уже собираясь уходить, Джахан вновь подошел к мольберту. К своему ужасу, он увидел, что верхняя часть картины отсутствует. Там, где только что было небо, по которому бежали перистые облака, зияла безобразная дыра. С бешено бьющимся сердцем Джахан повернулся к Чоте. Веревка, которой слона привязали к дереву, была оборвана. Последние сомнения в том, кто причинил полотну столь изрядный урон, улетучились, когда Джахан разглядел на бивнях Чоты следы голубой краски. Не говоря ни слова, погонщик схватил своего подопечного за поводья и чуть ли не бегом бросился вон из сада. Когда ворота посольского особняка закрылись за ними, Джахан с облегчением вздохнул и подставил вспотевшее лицо свежему вечернему ветерку. С живописцем по имени Мельхиор Лорк он более ни разу не встречался. По слухам, художник вернулся в родную страну, где прославился серией картин на восточные сюжеты. О полотне, изображающем белого слона из зверинца султана Сулеймана, никто никогда не упоминал.
* * *
Строительство мечети Сулеймание близилось к завершению. К тому времени недуг, мучивший султана, усилился. Ноги его опухли и покрылись язвами, так что их приходилось постоянно перевязывать. Правитель обагрил руки кровью тех, к кому прежде был привязан. Так, по приказу Сулеймана были казнены первый великий визирь Ибрагим и его старший сын Мустафа – обоими правитель некогда очень дорожил. Стамбул буквально кипел от козней и заговоров.
Джахан полагал, что сейчас султану не до мечети и что на некоторое время он оставит строителей в покое. Но не тут-то было. Несмотря на печаль и недуги, Сулейман чуть ли не ежедневно отправлял зодчему послания, резкий тон которых не предвещал ничего хорошего. Настал день, когда он вновь появился на строительстве, измученный болью и полыхающий негодованием. Бросив сердитый взгляд на недостроенную мечеть, правитель направил своего жеребца к Синану и заявил:
– Строитель, ты испытываешь мое терпение. Оно не беспредельно.
– Светлейший султан, уверяю вас, я делаю все возможное, чтобы закончить возведение мечети как можно скорее, – согнувшись в низком поклоне, произнес Синан.
– Сколько еще времени тебе потребуется?
– Всего лишь два месяца, мой милостивый повелитель.
Султан вновь окинул мечеть ледяным взглядом.
– Два месяца, и ни дня больше! – бросил он. – Если ты не уложишься в этот срок, пеняй на себя.
Слушая, как топот копыт вороного жеребца затихает вдали, рабочие испуганно переглядывались. Люди не были уверены в том, что действительно сумеют завершить строительство в столь короткий срок. Тревога кипела и бурлила, словно похлебка в горшке. Опасаясь, что суровое наказание неминуемо, рабочие начали поговаривать о бегстве.
Синан, чувствуя, что положение становится угрожающим, попросил Джахана помочь ему вскарабкаться в хаудах. Он решил обратиться к строителям сверху, со спины слона, полагая, что так слова его прозвучат более убедительно.
– Братья! Сегодня утром здесь летала пчела. Кто-нибудь из вас ее заметил? – спросил он. Рабочие безмолвствовали. – Глядя на нее, я подумал: будь я столь крошечным насекомым, я сел бы на плечо любому из вас и подслушал, что происходит у него в голове, – продолжал Синан. – Как вы думаете, что открылось бы моему слуху?
Поднялся невнятный ропот.
– Я услышал бы, что все ваши мысли поглощает тревога. Вы беспокоитесь о собственном будущем. «Если мы не закончим мечеть к сроку, нам несдобровать», – говорите вы. Поверьте, у вас нет ни малейших оснований беспокоиться о собственной участи. Если мы не завершим строительство к назначенному времени или же если вдруг мечеть не понравится султану, никто не пострадает. Никто, кроме меня.
– Откуда тебе знать? Может, наши головы покатятся с плеч вслед за твоей? – раздался чей-то голос.
Толпа загудела в знак согласия.
– Послушайте меня, братья. Здесь, на голом месте, мы построили святую мечеть, возводя ее камень за камнем. Зимой и летом мы трудились не покладая рук. Вы видели друг друга чаще, чем собственных жен и детей.
Толпа вновь ответила невнятным гулом.
– Люди станут приходить в эту мечеть и после того, как все мы оставим этот мир. Наши имена сотрутся в их памяти. Но они будут благодарны нам за наш труд. А значит, мы не будем забыты.
– Хватит утешать нас пустыми россказнями! – раздался еще один недовольный голос.
Синан предостерегающим жестом вскинул руку:
– Если нас постигнет неудача, лишь я один понесу наказание. Если же нас ожидает успех, мы разделим его на всех.
– Он считает нас болванами! – не унимался невидимый противник.
Все остальные тоже смотрели на Синана недоверчиво. Человек, которого они прежде беспредельно уважали, человек, которому они безоговорочно подчинялись, внезапно стал виновником их будущих несчастий.
– Братья! – снова воззвал архитектор. – Я вижу, мне не по силам вас убедить. Все, что я говорил, я доверю бумаге и запечатаю свое письмо. Если тучи над нашими головами сгустятся, кто-нибудь из вас доставит мое послание светлейшему султану. Ну а если все будет благополучно, мы разделим заслуженную награду.
Судя по возгласам, долетавшим из толпы, это предложение было встречено одобрительно. Сидя на спине у слона, Синан своим изысканным почерком составил послание, в котором брал на себя полную ответственность за все неудачи, связанные со строительством мечети. Что касается успехов и достижений, то ими люди обязаны одному лишь Богу, говорилось там, и потому рабочие имеют не меньше прав на награду, чем зодчий. Письмо было запечатано и замуровано в одной из стен мечети, так чтобы строители знали, где его искать в случае необходимости.
На следующее утро никто не бросил работу. Все строители получили щедрый бакшиш – вознаграждение. Джахан, воспользовавшись тем, что сейчас никому не было до него дела, стащил из ларца с казенными деньгами пятьдесят аспер. Ему удалось заглушить голос совести, внушив себе, что он ворует не у учителя, а у султана, который ничуть не обеднеет, лишившись горсти монет.
