Книга Революция и семья Романовых, страница 21. Автор книги Генрих Иоффе

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Революция и семья Романовых»

Cтраница 21

Родзянко, ранее уже потерпевший поражение в борьбе с Милюковым, совершил политический вольт: выступил за отказ Михаила от престола. Две причины, возможно, лежали в основе этого неожиданного шага: новый подъем революционных, антицаристских настроений в массах (так называемая «вторая волна революции») и стремление Родзянко, переориентируясь на новую политическую группировку, удержаться на гребне событий. Так или иначе, 3 марта Родзянко и новоявленный премьер-министр Г. Е. Львов бросились к прямому проводу для разговора с Рузским и Алексеевым. Говорил Родзянко. Волнуясь и торопясь, он утверждал, что решение, принятое в Пскове, неприемлемо. С воцарением наследника Алексея при регентстве Михаила, по его мнению, еще «помирились бы», но с воцарением Михаила, безусловно, не согласятся. Не объясняя, почему дело обстоит именно так, Родзянко сообщил, вероятно, оторопевшему Рузскому, что все дело в том, что неожиданно вспыхнул «солдатский бунт», которому ничего подобного он не видел, что к этому бунту присоединились рабочие и уже новая, только что образованная власть повисла на волоске. Тем не менее, все же удалось прийти к соглашению с Исполкомом Совета, «которое заключалось в том, чтобы было созвано через некоторое время Учредительное собрание для того, чтобы народ мог высказать свой взгляд на форму правления…» Успокаивая генералов, Родзянко заверил их, что «при предложенной форме возвращение династии не исключено», но примерно до окончания войны власть должна остаться у Временного правительства [137] .

Манифест Николая об отречении в пользу великого князя Михаила повисал в воздухе, хотя текст его уже кое-где начал «спускаться» по нижестоящим армейским инстанциям для принятия присяги.

В генеральских верхах началась сумятица, зрело раздражение. Рузский с явной досадой заметил Родзянко, что «депутаты, присланные вчера, как видно, не были в достаточной степени освоены с ролью и вообще с тем, для чего приехали». Алексеев мрачно телеграфировал Рузскому, что все сообщенное «далеко не радостно», потому что «неизвестность и Учредительное собрание – две опасные игрушки в применении к действующей армии» [138] .

Последовавшие действия Алексеева еще раз опровергают послереволюционные монархические версии об его «измене» и т. п.; напротив, они свидетельствуют о том, что Алексеев, да и другие генералы делали все возможное, чтобы спасти монархию. В отказе Родзянко поддержать такую, по мнению генералитета, сверхрадикальную меру, как отречение царя, раздраженный Алексеев, вероятно, усмотрел новый политический трюк, а во всем предыдущем – чуть ли не обман, рассчитанный на то, чтобы толкнуть командование на принятие требований думских лидеров.

Еще бы! Сколько сил было положено на то, чтобы сдвинуть упрямого царя с мертвой точки, склонить его к уступкам, – и все это пошло прахом. Мы уже приводили белоэмигрантские свидетельства о том, что Алексеев будто бы признавал ошибочность своей позиции в дни отречения царя от престола. Сожалел, якобы, о содеянном и Рузский, который потом, оказывается, понял, что ему следовало «вооруженной силой подавить бунт». Вероятнее всего, это реабилитирующие заявления либо самих участников событий, либо их апологетов, сделанные постфактум, в новых политических условиях и обстоятельствах. Но, так или иначе, а в течение первой половины 3 марта Алексеев направил всем главнокомандующим тревожные телеграммы. В них говорилось, что «в сообщениях Родзянко нет откровенности и искренности», что «неизвестность, колебания, отмена уже объявленного манифеста могут повлечь шатание умов в войсковых частях». Поэтому Алексеев предлагал «потребовать осуществления манифеста», а для установления единства «созвать совещание главнокомандующих в Могилеве». «Коллективный голос высших чинов армии и их усилия, – убеждал Алексеев, – должны… стать известными всем и оказать влияние на ход событий». Вырисовывался план организации нового карательного похода на Петроград.

Однако добиться полного согласия главнокомандующих Алексееву не удалось. Только что назначенный новый верховный главнокомандующий великий князь Николай Николаевич (он с осени 1915 г. находился в Тифлисе) высказывался против перехода престола к Михаилу, но в то же время отвергал и идею Учредительного собрания, как совершенно неприемлемую «для блага России». Брусилов считал, что задача армии – «охранять грудью матушку Россию» и не вмешиваться в политику. Пожалуй, только Эверт требовал немедленного объявления «высочайшего манифеста». По-видимому, возобладало мнение генерала Рузского, который эти два дня находился в центре различных политических влияний и воздействий, направленных на находившегося у него в Пскове Николая Романова. Он полагал, что сбор главнокомандующих «несоответственен», так как они недостаточно ориентированы в обстановке, и главная задача состоит в том, чтобы установить «полный контакт с правительством».

Но этого-то Алексееву как раз и не удавалось сделать. Родзянко вдруг куда-то «исчез», и добиться его вызова к прямому проводу в течение всего дня 3 марта оказалось невозможным. Теперь мы знаем, где находился Родзянко: рано утром с другими членами Временного комитета и Временного правительства он отбыл на Миллионную, 12, где квартировал Михаил Романов. Примечательно, что ни Алексееву, ни Рузскому об этом сообщено не было. Новая власть, по-видимому, посчитала, что «дело сделано» и дальнейшее вмешательство армейской верхушки в политику может стать неуместным. Только к вечеру 3 марта Алексееву удалось соединиться с Гучковым. Начальник штаба просил нового военного министра передать Родзянко, что, по мнению армии, выход все же должен быть найден «путем соглашения с лицом, долженствующим вступить на престол». Ради этого Алексеев даже делал шаг навстречу думскому комитету: предлагал указать в манифесте о воцарении Михаила, что «окончательное решение вопросов государственного управления будет выполнено в согласии с народным представительством» позднее, по окончании войны. То, что услышал Алексеев в ответ, потрясло его. Гучков сообщил, что на совещании с некоторыми министрами Временного правительства Михаил отказался от престола. В растерянности Алексеев произнес: «Неужели нельзя было убедить великого князя принять временно до созыва Собрания власть?.. Через полгода же все выяснится ближе, лучше и всякие изменения протекут не столь болезненно, как теперь…» Преобладала все та же мысль оттянуть, отложить, переждать, пережить «смуту», а там, может быть, все уляжется, перемелется, переменится к лучшему. «Вполне разделяю Ваши опасения… – говорил из Петрограда Гучков, – в интересах быстрого успокоения страны… явилось бы крайне важным, чтобы престол был безотлагательно замещен кем-либо, хотя бы временно, до санкции Учредительного собрания» [139] . К концу дня 3 марта Алексеев все же связался и с Родзянко [140] . Выслушав сообщение председателя Думы об отказе Михаила от престола, он безнадежно заметил: «Прибавить ничего не могу, кроме слов: боже, спаси Россию» [141] .

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация