Спор разгорелся нешуточный, едва дело до драки не дошло.
– И долго вы спорить будете? – решил взять инициативу в свои руки Костя. – Вот мое мнение: гребцам-невольникам заплатить надо. Немного, скажем – по пять монет серебром. С одной стороны – если бы не они, мы бы еще по Волге поднимались, и ордынцы нам бой еще в низовьях навязали. С другой – они, благодаря нам, обрели свободу. Думаю – пять монет справедливо будет. Пусть каждый кормчий или хозяин судна оплатит своим гребцам из невольников по пять монет. Остальные уже на доли делить.
Побурчали недовольные, но большинство поддержали предложение Кости.
Объявили о решении начальных людей каравана остальным. В толпе сразу же начались споры. Видя это, пришлось Косте продолжить обсуждение дальше – в узком кругу.
– То, что воинами на меч взято – тринадцать ушкуев – среди воинов и делиться должно. Кроме того, с каждого ушкуя десятая часть – в воинскую казну пойдет. Остальное – делим на доли. Кормчему – две доли, хозяину – пять, свободным гребцам – из тех, с которыми поход начинали, – по доле. Возражения есть?
Едва где-либо начинали разгораться споры, Костя их решительно прерывал.
– Кабы не войско, не видать корабельщикам трофеев вообще!
Сказал, как точку поставил. Ведь в самом деле, без войска Сарай было не взять, и потери среди воинов были большими, чем на судах.
– А суда наши?! – встряли устюжане. – Ушкуй-то наш утонул! Кто за него теперь заплатит?
– А за наши ушкуи – тоже! Трофеи-то мы успели вытащить – это верно, но ушкуи на дне Вятки!
– Хорошо! Предлагаю из общего котла до дележа выплатить за утонувшие суда их стоимость хозяевам. Во сколько оценим, уважаемые мужи?
Сразу закричали:
– У них ушкуи не новые были, потрепанные, больше пяти денег серебром не стоили.
– А ты их смотрел? – вскипели ушкуйники. – Второй сезон всего плавали.
– Тьфу на вас, – разозлился Костя. – Что вы за люди мелочные такие? Десять монет – и весь торг. Все согласны?
Уже спорщики к тому времени голоса сорвали, потому – согласились. Время-то уже к полдню.
Сначала из общего котла отдали деньги за сгинувшие суда, затем кормчие или владельцы судов рассчитались с гребцами из невольников. В сторону отошли ушкуи с воинскими трофеями. Памятуя слова Кости – и лобановские суда с ними. Потом только стали делить трофеи из общего котла на доли. И уж к вечеру только раздали, кому чего причиталось. Нашлись недовольные.
– Зачем мне два ковра и золотые блюда? Ладно – блюда на золото переплавлю, а ковры? Соседу моему по скамье – так серебро досталось!
Но недовольных никто уже не слушал. Каждый оценивал свою долю, любовался деньгами и, складывая в мешочки, прятал их за пазуху.
– Эх, жалко, корчмы в деревне нет. Сейчас бы напились тварного вина на радостях!
– Дурень, все спустить хочешь? Как был голытьбой, так ею и останешься! Я вот избу новую поставлю, корову да лошадь куплю – заживу, как человек.
– Жмот потому что! Деньги как легко пришли, так и уйдут.
– Истинно – дурень!
И такие разговоры велись почти каждой командой. На радостях купили у селян последнюю живность. Жарили, варили и объедались.
А Михаил выдал невольникам их деньги, а за доли молчал. Гребцов из свободных людей немного на судах осталось – погибли. Прохор, Поликарп, Ефим, Спиридон – светлая им память. Костя про долю погибших не упомянул. А Михаил хотел по справедливости поступить. У каждого же семьи остались, да и не посторонние они люди для Михаила.
Когда вечером Павел заикнулся о долях, Михаил отмахнулся – на месте делить будем!
Уж в темноте к Мишане Костя подошел.
– Что-то ты, Мишаня, не весел. Живой из опасного похода возвращаешься, с трофеями богатыми – радуйся!
– Не время. Хочу в Хлынове трофеи поделить, погибшим их долю выделить – семьи у них.
– Правильно! Мудро! Я из воинских тоже семьям погибших долю выделяю. А кто одиночкой был, без роду, без племени, их доля в общий котел пойдет. И погибшим доля – это по-христиански. Кроме того, это и живым надо. Коли знает воин, что в случае гибели семья с деньгами будет – не раздумывая за тобой пойдет. Не жлобись, и получишь верных людей. И еще.
Костя понизил голос, обернулся – нет ли чужих ушей рядом.
– С каждого своего судна на воинские по сундуку отдашь. Это меньше, чем десятина, остальное – твое, сам решай, как делить будешь. Только в Хлынове, на виду – не дели и трофеев не показывай. И своих предупреди, чтобы языки за зубами держали. Деньги по кабакам пусть не мотают, не хвастают победой. До ушей ханского баскака дойдет – кровью умоются.
– Понял, Костя. Я сам об этом думал.
Вскоре Костя вернулся с десятком воинов. Суда Михаила стояли рядом с воинскими. Костя ткнул пальцем в сундуки, и воины их перегрузили. Что было в каждом сундуке, Михаил и не помнил, а Костя не знал. Брали наугад. Когда Костя утром проснулся, половина судов каравана уже ушла.
– До Хлынова вместе с воинскими судами иди, – подсказал Костя. – Какая-никакая, а все же охрана. А уж там – извини, все врассыпную. Негоже всем караваном в Хлынов идти – каждый по отдельности, и даже, желательно, в разные дни.
Ушкуи снялись со швартовов и шли под парусом, а по берегу двигалась воинская рать. Время от времени от конников отделялись небольшие группы всадников и, помахав на прощанье руками, уходили в сторону – в Кумены, Даровское, Юрью, Черную и Белую Холуницу. Позади на крупах коней были приторочены объемистые переметные сумы с трофеями.
Конная рать понемногу таяла, и до Хлынова добрался лишь десяток во главе с Костей. Для Мишани это было удивительно: еще утром выехало из Немды войско, и нет его. А что с десятком Костя вернулся – так зазорно сотнику одному ездить, почетный эскорт положен. Со стороны глядя, и не поймешь, что сотник из далекого, трудного, опасного набега вернулся.
И ушкуи воинские перед Хлыновым стали отворачивать в речушки малые. Караван, как и конная рать, таял на глазах.
«Надо запомнить воинскую хитрость – в дальнейшем пригодиться может», – решил Мишаня. Теперь надо было думать и о своих судах, о дележе. Еще на стоянке, на полпути между Немдой и Хлыновым, к Михаилу подошли гребцы из бывших невольников.
– Как нам дальше быть?
– У кого родня есть – идите с богом, домой. Нет ничего лучше родного очага. Есть такие?
Нашлись трое – один из Рязани, двое из Пскова. Остальные смотрели выжидательно. Михаил пересчитал гребцов. Получалось на две полноценные команды для обоих ушкуев. После похода Михаил охладел к лодье – тихоходка, неповоротлива, хоть и берет груза вдвое больше. Такому судну на озере большом плавать, вроде Невского или Ладоги. И через переволок тащить – одна мука будет.
– Все ли добровольно хотели под мою руку отойти? Трудиться много придется, – Павел, кормчий мой, не даст соврать.
