– В общем, кость цела, крупные артерии тоже, остальные сосуды я пока пережала, ваш дройд всё залатает, – сказала она. И распорядилась: – Увозите.
Что это? Репульсорная платформа? Судя по высоким бортам, медицинская.
– Осока! Маррен, посмотри, что с ней, она такая безответственная… – я, вроде бы, говорил в полный голос, но почему-то едва себя слышал.
– Разумеется! Сразу же, как догоню.
Дальше я видел только грязный потолок коридоров станции, пыльные в потёках желтоватой жидкости светильники, ободранные проёмы переборок, полутёмный тронутый ржавчиной склеп грузового турболифта, тряский и грохочущий, как шахтная вагонетка, и снова коридоры. Каким путём меня везут, я понять не мог, потому что не привык путешествовать вот так, навзничь. Наконец, после очередной переборки потолок оказался где-то далеко вверху, почти невидимый в полумраке, а затем надо мной навис знакомый и родной металлический корпус, покрытый свинцово-серым чуть поблёскивающим электрохромным покрытием. Платформа наклонилась в сторону ног, так как репульсоры не смогли полностью скомпенсировать покатость пандуса.
– Сейчас-сейчас, – склонилась надо мной Падме. – Переложим тебя в капсулу и займёмся лечением. Больно? Потерпи.
– Нет, не больно, Маррен мне лошадиную дозу вкатила, – с трудом подняв руку, я успокаивающе помахал в воздухе ладонью.
– Термин «loshadinaya» мне неизвестен, – раздался сбоку строгий металлический голос медицинского дройда по имени Герхард. – Считываю данные… Введённая доза была адекватна. Сэр. Я займусь сосудами Вашей ноги, необходимо усилить анестезию. Хотите погрузиться в сон?
– Это обязательно? – я видел расширенные, наполненные страданием глаза Падме и решил, что отключаться сейчас не ко времени.
– Необязательно.
– Тогда нет. И, доктор, можно приподнять изголовье? Голова запрокинута, глотать трудно.
Дройд молча выполнил просьбу, приподняв ту часть ложа, где находилась голова, а плечи оставив неподвижными. Внутренность медицинской капсулы была ещё удобнее, чем передвижная кровать-носилки. Только мне почему-то стало казаться, она плавно покачивается подо мной, хотя умом я понимал: это невозможно, капсула прочно закреплена на своём основании. Двигался только дройд, бесшумно скользя на репульсорах.
– Каково состояние? – спросила Падме.
– Вторая степень тяжести, – доложил дройд, в то время как три его манипулятора проделывали какие-то манипуляции с моей ногой.
– Ох, хорошо.
– Что значит… вторая степень? – старательно выговорил я, язык едва слушался, и глаза закрывались.
– Это… – Падме на мгновение задумалась, а потом сердито сказала: – Герхард, прекрати блокировать мне доступ к твоим медицинским базам!
– Вы будете нервничать, хозяйка, – невозмутимо ответил дройд.
– Я не нервничаю, я обеспокоена! А деталей не помню. Сколько всего степеней тяжести?
– Пять. Пятая это кома, – пояснил дройд.
– Ну, видишь… Нормально, значит… – сказал я. – Падме… Дай мне лучше пить… Внутренние органы… целы… значит, можно…
– Да-да, конечно, – засуетилась она, – вот, пей.
– Всё-всё… Спасибо, сестрёнка… Ты, правда… перестань психовать…
– Да кто вам сказал, что я психую?
– Глаза… мокрые… – я улыбнулся или, по крайней мере, хотел это сделать, потому что голограмма машинально поднесла руку к лицу и покосилась на пальцы, сухие ли.
– Выдумываешь всё, – сказала она. – Ты бы поспал, пока Герхард закончит.
– Вот ещё… Я на тебя посмотрю лучше… – говорить было всё труднее, но я старался.
– Тоже мне, картина.
Пожимать плечами в ответ сил не было. И, всё же, мне как-то удалось не заснуть до того момента, когда дройд Герхард закончил возиться с моими сосудами и наложил на ногу бакта-повязку.
– Успокоилась? – спросил я Падме.
– Да. Теперь – вполне.
– Вот и ладно. Тогда узнай, пожалуйста… где сейчас Осока и как себя чувствует… – в два приёма попросил я, длинные фразы по-прежнему давались с трудом. – Её тоже зацепило…
Хорошо, что я поинтересовался только теперь! Иначе Падме волновалась бы вдвое больше. У Осоки, хоть она и бодрилась, повреждения оказались посерьёзнее моих. Картечины раздробили два ребра, осколок одного воткнулся в лёгкое, к счастью, неглубоко. В лазарете «Кориолана» ей уже успели сделать операцию под общим наркозом и уложили восстанавливаться в капсулу – по словам Падме, в основном, для того, чтобы она со своим природным упрямством не попыталась тут же встать и ходить.
– Дэя велела сутки держать её на искусственном сне, – сообщила голограмма, – чтобы обломки рёбер под бактой «схватились», а потом, сказала, пусть встаёт, ладно уж.
– Не рано? – усомнился я.
– Нормально, она ведь с Силой дружит. Раньше была такая поговорка, «зарастёт, как на джедае». Вот у тебя заживать будет подольше. Дня два, а может, и три.
– Два? Три?? – изумился я. – Вот это, я понимаю, медицина! У нас такое ранение – две-три недели, потом ещё реабилитация. И шрам на всю жизнь.
– Шрама не останется точно. У нас они бывают только от ожогов и обморожений, если сразу не залечить. Вот Анакин в своё время не лечил ожог от меча, некогда было, так с отметиной и ходил потом.
Я решил увести разговор с опасной темы, спросив:
– А что у вас делают, когда, например, нельзя спасти конечность? Или, я не знаю, глаз, например?
– Вместо разрушенного органа ставят биоэлектронные протезы из металлокерамики. У Анакина правая рука была механическая, свою он в бою с графом Дуку потерял.
Тьфу ты, опять я ей нечаянно напомнил о муже! Впрочем, Падме, кажется, уже не испытывала таких страданий от упоминаний об этом человеке, лёгкая грусть в глазах, не более. Тут, на моё счастье, прибежала запыхавшаяся Рийо.
– Алекс, как ты себя чувствуешь? – с порога чуть ли не закричала она. – Что врач говорит? Я не знала, я на «Кориолане» была…
– Не оправдывайся, – поморщился я. – Я нормально, как там Осока?
– Прооперировали, пока спит.
От Рийо мы узнали, что в бою пострадали и ещё пятеро наших, четверо с бластерными ожогами, пятого придавило гермоворотами, жизнь ему спас бронекостюм. А вот солдату с планеты Богден, как и Фейру Эсу Ану, броня не помогла: в отчаянной попытке вырваться из окружения наёмник-умбаранец ударил его виброклинком под основание шлема, прежде чем был застрелен другими пограничниками.
– Надо подготовить тела к отправке, – тяжело вздохнула панторанка, поднимаясь с табурета.
– Держись, – почти одновременно произнесли мы с Падме.
– А что ещё остаётся? Я же здесь генеральный.
Она расправила плечи и вышла быстрой уверенной походкой опытного руководителя, которому всё нипочём.
