Вокруг продолжали раздаваться звуки, зазвучали голоса, потом альвское олово сменилось лицом Акераты на фоне неба, и чем-то резко запахло.
– Убери нашатырь, – попытался сказать Сетник. – Я в сознании.
– Теперь в сознании, – поправила повитуха. – Поднимайте на три. Раз, два, три!
Подстаршина поплыл по воздуху.
– Что с ним? Он жив?
Сетник повернул голову в направлении голоса Вигдис. Она плакала.
– Не плачь, я в порядке, – снова попробовал сказать Сетник.
– Сестричечка, не дрейфь! – обнадёжил кто-то незнакомый. – Кровушки не так много, скоро сможет твой ладушко оклематеньки! Хальдорушко, а ну ко мне с бадьюшечкой да шваберкой!
– Погоди ты со своей потороченной шваберкой, – где-то за пределами видимости сказал Самбор. – Почему вы городу на подмогу не идёте?
– Братишка, там же мостушка на цепочечках, нашему кораблюшечке под ним не проплытиньки! Ну за что? За что ты на меня так? Ну что ты так на меня смотришь?
– А из пушки мост уронить и пройти?
– Нет, ну что ты так со мной? – надрывно возвысил голос неизвестный. – Я тебя что? Убил и ограбил, или только что жизнь спас? Мостушечка, он же железненький, ему от нашей картечечки…
Спор Самбора с мелодраматическим паромщиком отдалился.
– Сетник, у тебя сквозное пулевое выше колена, кость не задета, – обнадёжила Акерата.
– Почти сквозное, я и пулю подобрал, тебе на память! С Мельдуном что? – спросил Кромвард, судя по направлению голоса, нёсший изголовье носилок.
– Поскользнулся, – объяснил подстаршина. – Под тура попал.
– Нелепо, как нелепо, – возмутился водила. – Самого Мудрила, как Магни мьольниром, сразил!
– Точно не Мудрила, – вторым нёсшим носилки был Агенор. – Все чолдонские вожди ездят на бритых и крашеных яках, кроме Мудрила. У Мудрила рогонос
[263]
.
Левая нога начала болеть в указанном целительницей месте.
– Дай ему что-нибудь, ему же больно! – безошибочно определила Вигдис.
– С обезболивающими у нас туго, – сказала повитуха. – Почти все запасы в чертоге остались, а ту малость, что у меня с собой была, беречь надо для самых тяжёлых. Заносите!
Сетника тряхнуло. Агенор и Кромвард затащили его в броневоз, протиснулись между пулемётов, и поставили носилки в кузове. По правую руку, лежала бледная дева под капельницей, за ней – другие раненые, слева у стены из чёрных цилиндров сбились в кучку дети, окружив девочку со ртом на молнии, сидевшую на полу, обхватив руками колени.
– Когда доспех снимем, может снова кровь пойти, – предупредила Акерата. – Сапоги. Теперь беритесь за штанины. Снимаем резко, на три. Раз, два, три!
Малышка с ногами в лубках зажмурилась. Сетник поднял голову, смотря вниз – из ноги над коленом с внутренней стороны брызгала струйка крови. Акерата надавила ему на бедро, струйка сошла на нет.
– Агенор, жгут! – щёлкнули хирургические ножницы в руках повитухи, разрезая штанину портов. – Даже не сквозная, а почти скользящая… Доспех тебе жизнь спас!
– Как же спас? – спросил подстаршина, стараясь преодолеть неприятное чувство, как будто пол под ним проваливался. – Пуля насквозь прошла…
– Кровотечение замедлил! Сейчас будет больно, держись!
Когда сознание вернулось к Сетнику, его голова лежала на коленях у Вигдис. Решив, что лучшего места для головы в земном круге всё равно не сыскать, он прикрыл глаза. Нога ныла, броневоз нёсся куда-то на всех парах. Впереди, Самбор вёл беседу с Кромвардом.
– Тоже от повивальной науки, хоть и не такая, конечно, лажа, как на Сересе….
– Я не вижу, в чём проблема Сереса, – вступила Акерата. – Если подойти беспристрастно и найти для затруднения решение точно по нему. Их беда – не от наук, а от неразумного их использования. Стало быть, решение надо тоже подобрать научное или технологическое, зато рачительное.
– Как это в чём проблема Сереса? – возмутился водила. – Как стало можно задать пол младенца в утробе, на одну девочку у них стало рождаться по три мальчика! Со всего Моря Тьмы Островов дев теперь крадут!
– А надо бы им баб резиновых наделать, – рассудила повитуха. – Можно и аниматронных, чтоб кричали по-сересски «Возьми меня, я вся чешуся», или ещё что-нибудь. Новый материал, подъём ремёсел, никаких трагедий с угонами и работорговлей. И при правильном уходе за резиной, вполне гигиенично.
Кромвард, Самбор, и Агенор засмеялись.
– Справедливости ради, скажу, – проржавшись, заметил янтарный схоласт. – Серес Сересом, а вот неприятности Девятиречья, а от них, и соседей, и наши теперь – разве что на треть от неразумия в использовании лекарской науки.
– Тогда на две трети от чего? – спросил Кромвард.
– От прочего неразумия, чтоб не сказать отвязной дури.
– Как это?
– Да так. Поднялось лекарское искусство, за ним возросла рождаемость, за два поколения, народ увеличился вчетверо, если не больше, а новых детей надо кормить. Девятиреченцы отроду жили кочевым животноводством, а им одним не пропитать такой прибыток. Почва там плодородная, никогда не была под плугом, принялись её распахивать, а не зная, как, землю можно и погубить. Им бы дедушку Собко в совет… Так, что отвели под пшеницу, истощили в порошок за дюжину-полторы лет, а киёму сожрала зараза. Начались пылевые бури, земля перестала родить. Это вторая треть.
– А третья? – продолжал допытываться водила.
– А третья – чолдонский закон, если это вообще можно назвать законом. По их понятиям, если ты не чолдонец и не гость, с тобой можно делать всё, что угодно, а чужой закон им даже не закон, а… Мало я их положил на Сотниковом Шеломе! За Мельдуна, вдесятеро больше надо бы! Лучший криптограф Нордланда…
– Меч мести – обоюдоострый, – сказал Агенор. – Им ударяя, можешь нанести рану и себе.
– За Мельдуна ты по-любому отомстил, – подтвердил водитель.
– Что-то мне от этого не легче, – всё не хотел соглашаться Самбор.
– А кому сейчас легко, – ядовито-сочувственно выдала Акерата. – Только не на одной твоей обиде земной круг грыжей выперло.
К удивлению Сетника, Самбор согласился:
– Твоя правда, я сам давеча тем же Осеберта попрекал! Я хоть муж опоясанный, и за себя, и за друзей могу постоять, а тут дети остались неотмщёнными сиротами!
– Хуже, чем просто сиротами, – в кузове повеяло загробным холодом, словно говорила не служительница светлых богинь возрождённых Девяти Миров, а вёльва
[264]
. – Антилепто, у него на глазах родителей убили, а потом семейную собачку заживо освежевали, и его заставили есть.
