С копьём, в броне, с грифонами на плечах, сама нарвалась, что и имя твоё перевели на старовенедский… На пароме, наконец протиснувшемся, погнув одну из хвостовых плоскостей управления, под мостом, тоже заметили, что липицкие тяжеловозы скрываются между облетевших на зиму буков повыше и грабов пониже и покустистее, а за ними бегут в лес, вопя, девчонка и мальчишка, ревя – медведь в кожаном наморднике, и заливисто лая – три длинноухих буро-бело-пятнистых пса. Налётчики не на шутку опечалились по поводу исчезновения добычи, о чём дали недвусмысленно знать отчаянно-пронзительными криками, перекрывшими гул паровых турбин, и беспорядочной стрельбой по замку. Над головами стоявших на стене засвистели пули.
Вновь прикрывшись зубцом, Меттхильд направила перископ на большее судно. Полустёртые руны на местами ободранной обшивке гласили «Т о л дско е ду пл о т вари т о н а х». Несколько налётчиков на верхней палубе почему-то плакали, размазывая слёзы по грязным лицам, ещё один грозил замку кулаком, и самому старшему на вид было примерно столько же лет, сколько Витославе, младшей сестре Самбора, посланной в учение к Крате, сколархе
[228]
младшего отделения Академии в Лимен Мойридио – в таком возрасте, рановато промышлять разбоем, хотя у Витославы-забияки это вышло бы куда лучше, чем у…
– А это что? – диоптр Задара был нацелен в направлении нового звука – свиста с биением – на южный окоём, где в дымке угадывались башни гнёвской ратуши и беспроводных передатчиков.
– Кром! Вправду, что это? – удивился Златодан. – Будто водяная мельница летит!
– Золотое светило и грифон. Вратко, – удовлетворённо определила Венцеслава.
Вратислав, сын Вышеполка, приходился не то двоюродным, не то троюродным, не то и тем, и другим братом Мествину. В сложившихся обстоятельствах, по крайней мере, с точки зрения Меттхильд, важнее была не затруднительная степень родства, и даже не выборная должность дальнего родича (воевода всего Поморья), а внушительная пушка в сфере из бронестекла на носу действительно необычного летательного устройства, на киле которого красовался очередной поморянский мифический зверь – этот в окружении золотых лучей. Вместо крыльев, по обе стороны над рыбообразным телом невидальщины крутились колёса с лопастями.
– Атаульфов циклогир! Всё-таки полетел! – выпалил Синдри.
– Зеркало! – почему-то приказала Венцеслава Златодану.
Меттхильд совершенно не удивило, что приказ был молниеносно выполнен. В то же время кормчий парома запоздало попытался развернуться и заползти обратно под мост. Не судьба: с другой стороны пролётов, циклогир снизился над Наревкой и завис в воздухе. Крылья-колёса крутились так быстро, что отдельные лопасти стали неразличимы. Помимо пушки, летучая водяная мельница оказалась оснащена мощным мегафоном.
– От пулемётов отошли, турбины заглушили! – без драмы, по-деловому затребовал голос из мегафона.
Вместо ответа, один из пулемётчиков с парома разразился очередью, отскочившей от бронестёкол и лопастей. Пушка кашлянула пещерным львом, отчего пулемёт вместе с бронещитом и вертлюгом слетел с основания.
– Это болванка, разрывных мне на вас жалко, – пояснил мегафон. – А ты куда?
Последнее относилось к меньшему судёнышку. Его водитель решил было отправить русалок с тюленями на поиски новых приключений куда подальше, но протока между озёрами сужалась как раз напротив Волчьей башни. Оттуда, кто-то как по двойному прямильцу
[229]
прочертил поперёк протоки, всколыхнув поверхность воды бульками от пуль. Пушка циклогира вновь выстрелила, круто в навес, так что после довольно продолжительного времени следующая болванка упала в угрожающей близости от лёгкого духоплава.
– Не то чтобы я особенно волновался, это так, для поддержания разговора, – продолжал Вратислав воевода из мегафона. – От оставшегося пулемёта отошли? Так, теперь на песок выползаем, турбины глушим?
Гул стих.
– И оружие бросаем? На палубу бросаем, а не в воду, блеворыл ты трупоглазый, добычу мне будешь переводить!
Циклогир поднялся над водой, в клубах дыма и пара проскользил над стальным кружевом пролёта моста, и плавно опустился на каменный пилон, ближайший к северному берегу, где оба духоплава осели на узкую полосу мокрого песка под стеной замка. Лопасти замедлили вращение, их ритмичный свист утих. Носовая полусфера продолжала двигаться, попеременно направляя дуло то на одно, то на другое судно.
В верхней части металлической рыбы открылся люк. Оттуда не без усилия (левая рука, голова, левое плечо, правое плечо, и так далее) выбрался воин в богатых доспехах. Титанокерамическая чешуя тускло сине-стеклянно отливала поверх сиилапанового плетения. Лётный шлем с очками оставлял открытым угловатую нижнюю челюсть, неровно поросшую щетиной – соль с перцем. Воин откинул лесенку, встал на её ступень, вытащил из люка поданный кем-то двуручный меч в ножнах, привычным движением отправил оружие в заспинную сбрую, и в несколько шагов спустился на камень пилона, где едва хватало места встать: от каждого из трёх колёс гироцикла до края плоского верха было не более полутора пядей. Схватившись за одинокий поручень, он продолжил путь вниз по железным ступеням, вделанным в камень.
Из люка выбрались ещё двое, повыше и сильно пониже, помогая друг другу переправить вниз небольшой, но увесистый на вид ларь. Когда троица воссоединилась на стальной решётке мостового настила, чешуйчатый помахал в сторону замка, а его товарищи принялись возиться с ларём, из которого выдвинулись телескопическая ручка и пара дутых колёс. Венцеслава шагнула в сторону, потом вверх, и картинно встала в бойнице, держась обеими руками за верхи зубцов. Воин в титанокерамике поклонился и заговорил. Его голос и без мегафона звучал громко, чётко, и уверенно:
– Венцеслава свет Ратиборовна!
– Вратислав свет Вышеполкович! – отозвалась свекровь.
Количество льда в её тоне ещё слегка поубавилось.
– Возьми присных, оставь стрелков на башнях, да спускайся вниз, хозяюшка, решим, что с пленными делать. И отцу моему б не припомнить, когда на Поморье кто так набегом ходил. Снот, что закон говорит?
– Не обессудь, в книгу лезть придётся, – сказал невысокий воин вполне женским голосом. – Я ведь больше по торговому праву…
– Потому тебя в законоговорительницы и выбра… – одобрительно начал было воевода в титанокерамике, но резко и убедительно перешёл на гневно-начальственный рёв. – Трахатун пупырчатый, что под полой утаил?
Перст Вратислава указал в скопление налётчиков на меньшем судне. Воин повыше направил туда же ствол нарочитой пищали
[230]
, глядя поверх него в оптический прицел. После писклявых взаимных обвинений и небольшой потасовки на борту духоплава, на песок рядом с нарисованным на металле и малость облезлым русалочьим хвостом выпал шестистрел.
