– Не возражаешь?
Я пожал плечами.
– Нет.
Он присел неловко. Вместо левой ноги у него была деревяшка, как у старого пирата. Такого уже нигде не было – в конце концов, искусственные конечности придумали уже давно. Смотрелось это жутковато.
– Смерт на тебе, – сказал вдруг он, глотая мягкий знак.
– Что?
– Смерт на тебе. Отпусти ее. Не надо носит смерт с собой.
Я покачал головой.
– Это легче сказать.
– У меня семь… братий было. Мы воевали. Малы еще были… совсем. Я самый малый. Патроны носил…
…
– Трое серб убити. Еще один бандит убити.
– Бандиты…
– Да… мафия. Арнаут
[68]
. Двое – тогда. Смерт.
– Я воевал там, – сказал я, – мы уходили из Далмации.
– Я самый малый. Приехал Россия. Жена, ребенок – два. Сосед – серб. У него тоже…
Сколько же ему лет? Выходит, никак не меньше шестидесяти.
– Не ругаетесь с соседом?
Хорват наклонился вперед.
– Я за него… убити. Он за меня – убити. Нет наша земля. Нет наша страна. Ни он, ни я. Нет. Мы друга убити. Потом – нас. Не носи смерт. Не носи зло. Не надо.
…
– Есть долги, которые оплачиваются только кровью.
Хорват долго смотрел на меня, потом сказал:
– Как знаешь…
Британский спецназ проник в Россию двумя путями. Двое вынуждены были последовать за целью напрямую, выдавая себя за перегонщиков машин, – это было опасно, потому что англичане, за редким исключением, не перегоняют машины, это делают русские. Остальные полетели в Финляндию, чтобы там перейти границу. Финляндия поддерживала открытую границу с Россией, и через нее можно было перейти с оружием…
Сейчас Герт Роу, в том же самом своем прикиде – куртка и джинсы, – сидел в старом, но ходком, еще полностью бензиновом «БМВ» и смотрел на экран покета
[69]
. На нем было изображение с БПЛА, который они подняли, чтобы избежать контакта с объектом.
– Босс…
– Говори.
– Пришли данные. Объект действительно участвовал в операциях в Хорватии. Как частный военный контрактор, еще от российской стороны.
– Этого только не хватало… – выругался Роу.
– Наши действия, сэр?
– Продолжаем. Только аккуратно.
Во Владимире я первым делом нашел Клеста. Тот как раз запирал дверь своей… кельи, или как там у них называется.
Выслушав меня, он сказал только:
– Исповедаться тебе надо?
– Надо-то надо, да кто мою исповедь примет…
– Идем…
В России традиции исповеди отличаются от Запада, если на Западе есть специальная кабинка для исповеди, в которой священник и исповедуемый друг друга не видят, то у нас просто накрывают полой рясы и исповедуют. Говорить так сложнее – это факт…
Клест был едва ли не единственным человеком на земле, который мог бы принять мою исповедь. Один из немногих, кто по-настоящему понял бы меня, – ведь он, как и я, служил в спецназе Внутренних войск. Он, как и я, участвовал в той страшной войне, где каждый из нас потерял своих друзей, но не только, каждый из нас потерял себя самого, то человеческое, что в нас было. Именно поэтому я рассказал ему больше, чем рассказал бы любому другому. Почти все рассказал. И он выслушал, хотя это было ох как нелегко.
Иногда мне кажется, что священник для нас – это как… плевательница. Мы приходим к нему и говорим, что плохого мы совершили… словно отливаем из своей чаши… но только для того, чтобы наполнять ее вновь и вновь. И ждем, что священник скажет нам нечто такое, что успокоит нашу совесть и даст нам возможность снова жить как раньше… несмотря на то, что мы совершили…
Как-то так.
Когда я закончил говорить, Клест перекрестился.
Помяни, Господи Боже наш, в вере и надежди живота вечнаго преставльшайся рабы Твоей, сестры нашей Анастасии, яко Благ и Человеколюбец, отпущаяй грехи и потребляяй неправды, ослаби, остави и прости вся вольная ее согрешения и невольная, избави ее вечныя муки и огня геенскаго, и даруй ей причастие и наслаждение вечных Твоих благих, уготованных любящым Тя: аще бо и согреши, но не отступи от Тебе, и несумненно во Отца и Сына и Святаго Духа, Бога Тя в Троице славимаго, верова, и Единицу в Троицу и Троицу в Единстве православно даже до последняго своего издыхания исповеда. Темже милостив той буди, и веру яже в Тя вместо дел вмени, и со святыми Твоими яко Щедр упокой: несть бо человека, иже поживет и не согрешит. Но Ты Един еси кроме всякаго греха, и правда Твоя правда во веки, и Ты еси Един Бог милостей и щедрот, и человеколюбия, и Тебе славу возсылаем, Отцу и Сыну и Святому Духу, ныне и присно и во веки веков. Аминь.
Стало легче. Не знаю… может, потому что выговорился, а может, потому что были произнесены слова этой молитвы… за единственную женщину на этой земле, которой нужен был я и которая умерла, приняв удар, который должен был обрушиться на меня. Теперь я был не нужен никому и никто не был мне нужен. Кроме того, кто сделал это – его я достану рано или поздно…
– Что собираешься делать?
– Все то, что происходит, – неспроста, это идет откуда-то сверху. Что-то знает Харитон, помнишь его?
– Помню.
– В разговоре он дал мне понять, что находится под контролем. Но мне надо встретиться с ним и поговорить. Где-то, где не будет микрофонов и камер.
…
– Ты мне поможешь?
Клест тяжело вздохнул.
– Господь помогает… всем нам грешным. Пусть и незаслуженно.
…
– Хорошо. Сделаю…
В эту ночь я впервые нормально уснул… и спал как убитый.
Где-то на территории Халифата. Бывший Кыргызстан. 19 сентября 2037 года
– Ну, что? И где твой Пророк Иса? Помог он тебе? А?
…
– Не слышу!
Гр-р-р-р…
Только бульканье воды…
Он так ничего им и не сказал.
На следующий день бить его не стали. Вместо боевиков, которые зверели от ничегонеделания и безнаказанности, пришел проповедник. Худенький, щуплый, без одного глаза – глаз у него не выбило, он так и вырос без одного глаза. Еще один сын радиоактивной пустыни.
– Ас саламу алейкум… – сказал он.
