Черт, могло бы.
А Ильяс совсем другой. Он родился и вырос в безверии, в советской офицерской семье, которую потрепало безвременье и безверие девяностых. Если бы не эти девяностые, он мог бы быть полковником, генералом, командиром группы спецназа, он, несомненно, был бы верным ленинцем и марксистом, потому что мало кто умеет верить так, как он. Только страны не было, и отца не было – застрелился, не выдержал выведенный из Германии полковник некогда самой сильной армии мира, не нашел новых ответов и посчитал, что жить дальше смысла нет. А Ильяс в отличие от своего отца нашел новый ответ на старые вопросы, и это был ислам. Ради ислама он расстрелял всю нашу группу на боевом задании, ради ислама он стал моджахедом, ради ислама он готовил и бросал в бой, по сути, еще детей. Он верил намного больше, чем амир Ислам, – религия стала для него всем, стержнем в этом мире, и без джихада он просто не представлял своей жизни. И если Ислам из семьи банкиров обычно выполнял то, что пообещал, то для амира Ильяса обещание неверному было всего лишь средством усыпить его бдительность.
Ислам был для него правдой, а не религией, и этого не поняли ни я, ни амир Ислам, который, скорее всего, уже дает отчет в своих делах Всевышнему, – я видел, сколько отморозков они наготовили, сколько у них оружия, и не сомневался в этом. А правда не бывает правдой на пятьдесят процентов, на семьдесят – и даже на девяносто девять процентов ее не бывает. Правда – неделима. И ни я, ни амир Ислам не поняли, что переворот, наше восстание против зажравшихся алимов – это всего лишь первый шаг к новому перевороту. Что сам амир Ислам, что все амиры, что купцы ничем не отличаются от алимов, что у них такие же дворцы, такие же машины, такое же отсутствие веры. И тяга к роскоши и личному комфорту такая же. И амиру Ильясу это так же ненавистно, как деяния алимов, потому что и это не вписывается в его концепцию правды, правды, включающей в себя равную и братскую умму. И когда он выпустит десяток новых баянов и объявит амиров такими же вероотступниками – люди бросятся на них и снесут. И неважно, сколько при этом прольется крови. Умма нищетой доведена до предела, люди обозлены настолько, что готовы броситься на любого, кто хоть немного выделяется из темной и нищей общей массы, из спаянной бесправием и нищетой общины, уммы. Миллионы погибнут. Потом – еще миллионы. Амир Ильяс это понимает, но готов на это. Он выходец из Советского Союза, и пусть он не помнит эту страну – он все равно родом оттуда. Это все объясняет.
И в том, что произойдет, – моя вина. Я приложил к этому руку.
А потом я вспомнил…
Вонючие бороды к солнцу – орда!
Полощет над солнцем тряпье знамен.
Орда за поклоном кладет поклон,
И из-под век ползет чернота.
Молитва. Идея молитвы проста:
В Аллаха не верит – виновен он!
Женщинам, детям – позор и полон.
Противишься – муки, клинок, темнота.
…Балканы повисли на струнах дыб.
Бросают османы труп на труп.
Тела без ушей, без кишок, без губ.
Последний выдох – страданья хрип…
…Галерных весел безумный скрип.
Арабский пират – будто лошади круп! —
Клеймом отметил сто детских рук.
Италия плачет о детях своих…
…Лицо паутина злой паранджи
Навеки скрыла от глаз людских.
Померкло сиянье волос золотых.
Ей жить без любви и сгинуть во лжи…
– …Где брат мой младший, сжалься, скажи?!
Он вырван был из объятий моих
И плач его в прочих рыданиях стих…
Здесь речи – плевки, здесь глаза – ножи…
…На наших знаменах – свастичный крест.
Последних приколем штыком к горам.
Благословляет воинов храм.
Перчатки латной святая месть.
В объятье пальцев эфеса медь,
И на лице – ятаганный шрам.
Набатом солнце гудит – «Пора!».
Разливом – русские роты окрест
[181]
…
И я спокойно ответил:
– Иншалла, Ильяс. Пусть все будет так, как уготовано нам Аллахом. Но ты ошибся – я не лицемер. Я тоже действую по воле Аллаха. По воле Аллаха я тебя найду и убью. Не дам совершить то, что ты задумал. Этого никогда не будет.
Нажал отбой, по памяти набрал другой номер.
Генерал Фань ответил, но не сразу…
– Нихао
[182]
, дорогой друг…
В трубке были слышны удары артиллерии.
– Нихао. Рад, что ты выбрался. Ты цел?
– Смотрю, там у вас скучать не приходится…
– Есть такое. Но дело движется. Русские товарищи подоспели, вот, работаем вместе.
– Это хорошо. Слушай, насчет пяти тысяч тонн хлора – предложение еще в силе?
– Конечно, в силе. Я смотрю, ты наконец прозрел, друг мой.
– Нет, Фань, я как был, так и остался. Идиотом. Но несколько беспилотников у тебя найдутся? Если есть топор, то у меня на примете парочка шей…
– Прилетай. Будем говорить…
Ну, вот и все. Если это и конец, то конец начала. Посмотрим, кто кого…
И на сей раз я уже не поверю…
