Дорога опять привела нас на высоту 11 тысяч футов. Мне был нужен сон, но я знал, что не усну – слишком велико было возбуждение. Мы молча бороздили снег, думая об увиденной картине, о мире, где есть электричество, водопровод с горячей водой, микроволновые печи и кофе.
Гора превратилась в плато, и мы преодолели несколько миль по вершине мира. Ветер мерно и сильно дул мне в лицо, обжигая кожу. Воздух был разреженный, снег колол щеки. Я наклонялся вперед, ловил воздух ртом и мысленно считал мили. Их оставалось примерно сорок пять.
«Сорок две мили до света… – бормотал я. – Сорок одна миля…»
Когда оставалось сорок миль, мы достигли горной седловины, защищенной от ветра выемки. На ее дне нас ждала новая хижина для замерзших бедолаг. Она была существенно просторнее первой, с тремя железными кроватями, накрытыми матрасами, очагом и кучей дров, которых хватило бы на всю зиму. Над дверью была надпись «Домик лесника». Внутри я нашел такую же табличку, как в первой хижине.
Благодаря прихваченному с собой баллончику со сжиженным газом разжечь огонь не составило труда. Я просто сложил дрова, обрызгал их и поднес спичку. Огонь сразу занялся и пополз вверх. Убедившись, что он не потухнет, я стянул с себя мокрую одежду и развесил для просушки. Потом уложил Эшли, плюхнулся сам и уснул без задних ног.
Глава 44
Меня разбудила Эшли.
– Вы меня слышите, Бен?
– Слышу…
Уже совсем рассвело. Солнца не было, но и снега, к счастью, тоже – пока. Я не знал, который час, но, скорее всего, близился полдень.
– Долго же вы спали!
Я озирался, пытаясь вспомнить, где мы.
У меня ужасно ныли ноги, саднило ступни и все тело с ними тоже. Я сел, и у меня тут же свело мышцы ног и живота. Я долго потягивался, приводя себя в порядок. Эшли подала мне почти полную бутылку воды комнатной температуры. Я хлебнул и испытал сладостное облегчение.
За едой я гадал, как далеко мы сможем уйти за этот день. Через полчаса я уже тянул за собой сани.
Эшли аккуратно дернула за свой шнурок.
– Бен?
– Что? – отозвался я через плечо.
– Вы, случайно, не знаете, какой сегодня день?
– Двадцать седьмой.
– Завтра будет четыре недели? – Я кивнул. – Значит, сегодня суббота?
– Выходит, так.
Я мерно переставлял ноги в снегоступах. Она снова дернула за шнурок.
– Я тут подумала… Похудеть оказалось так просто, что грех будет не заработать на таком опыте.
– Это как?
– Давайте напишем книгу о диете.
– Книгу о диете?
– Да! – Она села в санях. – Вы только подумайте! После падения мы едим одно мясо, пьем только воду и немножко кофе и чая. А посмотрите на нас! Кто станет оспаривать, что это не сработало?
Я оглянулся.
– По-моему, наша теперешняя диета – производное от низкоуглеводной диеты Аткинса, она же диета «Саут Бич».
– Ну и что?
– Как мы ее назовем?
– «Диета северной Юты»?
– Звучит скучно.
Они щелкнула пальцами.
– Как называются эти горы?
– «Национальный лесной заказник «Уэсэтч».
– А еще?
– Хай-Уинтас.
– Как насчет «Диеты для похудания «Авиакатастрофа в Хай-Уинтас»?
– На нас она подействовала, не спорю, но уж слишком она строгая и дорогая для большинства людей.
– Это еще почему?
– Ну как же, мы ведь ели мясо пумы, форель, крольчатину, лосятину, пили только воду, кофе, чай. Вряд ли средний американец раскошелится на книгу в триста страниц, описывающую диету, которую я изложил вам одним предложением. Не говоря о том, что ваш мясник не сможет предложить вам мясо пумы.
– В этом вы правы.
Я наклонился и поправил ботинок.
– Все это слишком просто. Необходимо кое-что усложнить, чтобы люди приняли это за рацион астронавтов или голливудских актеров.
– Можно добавить им острых ощущений, устроив падение самолета в горах и выживание при наличии всего лишь мертвого летчика, спортивного лука, злой собаки и запутавшейся особы, пропустившей собственную свадьбу.
– Могу гарантировать, что они похудеют сильнее нас.
Она помолчала.
– Вы навестите жену Гровера?
– Да.
– Что вы ей скажете?
– Думаю, правду.
– Вы всегда так делаете?
– Что?
– Всегда говорите правду?
– Всегда. – Я ухмыльнулся. – За исключением случаев, когда вру.
Она уставилась на меня.
– Как распознать ваше вранье?
Я затянул пряжки, наклонился вперед и вырвал сани из вялых снежных объятий.
– Так и распознаете: я же не буду говорить вам правды.
– Откуда мне это знать?
– Если в следующие два-три дня я вдруг сообщу, что заказал пиццу и что ее доставят через четверть часа, то вы поймете, что это вранье.
– Вы когда-нибудь обманывали ваших больных?
– А как же!
– Что вы им говорили?
– Что мои манипуляции не причинят им никакой боли.
– Через это я уже прошла. – Ее взгляд стал испытующим. – А лгать своей жене вам доводилось?
– По серьезным поводам – нет.
– Например?
– Когда мы впервые пошли на урок танцев, я сказал ей, что мы идем в кино. На самом деле мы пришли в студию, где меня заставили надеть дурацкие башмаки и начали учить танцевать.
– Это я бы назвала ложью во благо.
– Я тоже, но от этого ложь не перестает быть ложью.
– У нее есть оправдание. Это как с евреями у вас в подвале.
– Как это?
– Эсэсовцы стучатся в вашу дверь и спрашивают: «Вы укрываете евреев?» Вы отвечаете: «Нет, не укрываю». На самом деле у вас в подвале прячутся три семьи и сидят тихо, как церковные мыши. Или как мыши в синагоге. Вот вам оправданная ложь, понятная Богу. – Она натянула шнурок. – Бен?
Я знал, что последует дальше. Она долго бродила вокруг да около. Я выпрямился, и шнурок опал.
– Бен?
– Что? – откликнулся я, не оборачиваясь.
– Вы когда-нибудь лгали мне?
Теперь я повернулся и внимательно взглянул на нее.
– Это как посмотреть.
Дорога, долго остававшаяся ровной, повернула направо и потянулась с плато вниз. Каждые несколько минут порыв ветра разгонял облака, и я видел путь, извивающийся под нами миль на восемь-десять. Было похоже на то, что мы вскоре спустимся на несколько тысяч футов.
