– Не такая уж страшная задача. – Она ловко сортировала элементы хаоса. – Главное – терпение. Рано или поздно все сложится.
Я уставился на горку перед ней.
– А если нет?
Она пожала плечами.
– Обязательно сложится. Возможно, не так, как кажется сначала.
– Мне терпения не хватит.
– Сомневаюсь.
– Нет, благодарю, – ответил я, качая головой.
Из-за непрекращающегося снегопада мы сидели в сером полумраке. Температура воздуха снаружи менялась мало, на окне под коньком нашего «треугольника» наросла паутина изморози.
Меня не радовало, что отек с ноги Эшли не спадал.
– Разрешаю называть меня «громовое бедро», – сказала она
[24]
.
Я вынес наружу наш большой котел, слепил дюжину снежков и поставил котел рядом с ее левой ногой. Потом убрал пазл, свернул полотенце, подложил его ей под колено и принялся массировать снежками место перелома.
Она извивалась, заложив руки за голову.
– Мне это не нравится…
– Потерпите несколько минут. Сейчас нога онемеет, и станет легче.
– Пока что мне совсем невесело.
Я извел уже четыре снежка, а она продолжала стонать. Чтобы отвлечься, Эшли отвернулась к окну. Я занимался ее ногой уже полчаса. За это время нога у нее стала ярко-красной, но опухоль все не спадала.
– Будем повторять это каждый час, хорошо?
Она молча кивнула. Вид у нее был неважнецкий: глаза налились кровью, лицо пылало. Так могла подействовать ванна, но у меня было ощущение, что дело совсем не в этом.
– У вас есть предположения, где мы находимся? – спросила она.
Я развернул карту и показал на крестик, отмечавший наше местоположение.
В следующую минуту в дверь прошмыгнул Наполеон. По дому он шествовал так, словно был здесь полным хозяином. Подойдя к углу матраса, он покружил, улегся, свернулся калачиком, накрыл лапкой мордочку и закрыл глаза. На мордочке еще остались следы кроличьей крови, брюшко наполнилось и округлилось.
– Где он пропадал?
– Завтракал.
– Нам он хоть что-нибудь оставил?
– Я пытался его вразумить, но было уже поздно.
– Неужели вы не могли стянуть у него хотя бы кусочек?
– Представляете, что значит поднести руку к его зубам, когда он ест? – Я покачал головой. – Я остался бы без пальца.
Она погладила ему брюшко.
– Похоже, у него взрывной темперамент. – Она перевела взгляд на меня. – Какой у вас план?
– На сегодня у меня намечена рекогносцировка. А также попытка раздобыть что-нибудь на ужин.
– А потом?
– Потом – ужин. Но нужно дождаться прекращения снегопада.
– А потом?
– Будем есть до тех пор, пока не наедимся. Дальше – сборы и новый марш-бросок.
– Куда пойдем?
– Об этом говорить пока рано. Я буду решать проблемы постепенно.
Она откинула голову и зажмурилась.
– Дайте мне знать, когда все продумаете. Я подожду вас здесь.
Я слепил еще десяток плотных снежков и положил их в отдалении от камина, с другой стороны кресла. Разрезав на полосы одно из шерстяных одеял, я обмотал ими кисти рук и взял лук.
– Если я не вернусь через час, сами начинайте прикладывать лед к ноге. Помните: полчаса со льдом, час отдыха. И не забывайте пить.
– Есть, сэр!
– Я не шучу про полчаса и час.
– Лечащему врачу приходится подчиняться.
– Вот и хорошо.
Я вышел за дверь. Поднялась вьюга, между деревьями возникали снежные завихрения, ветки со стоном наклонялись почти до земли. Я продрался сквозь чащу и залез на бугор за лагерем. Озеро лежало в кольце скал, за которыми начиналась еще одна долина.
Я рассматривал лагерь, думая о том, что люди, бойскауты, должны как-то добраться сюда, на чем-то приехать. Не могли же их просто сбросить с вертолета. Предположим, они пришли пешком или приехали верхом, но где тропы? Если мы действительно находились в заказнике «Эшли», куда разрешалось добираться только на своих двоих или верхом, то не могли сильно углубиться.
Я двинулся на юг и вскоре нашел то, что искал – узкую, петляющую, засыпанную снегом тропу, на которой могли бы разойтись две лошади. Она вела от озера в соседнюю долину через перевал. Понятно, что ребятня с рюкзаками не могла прийти сюда пешком через весь штат. Ногами они миновали бы, наверное, не больше нескольких миль. Разве что это был лагерь для редких «скаутов-орлов», в чем я сильно сомневался: лагерь был слишком велик и предназначался для множества людей.
Я начал мерзнуть. Шерсть грела мои руки лучше, чем джинсовая ткань, но и она пропускала холод. Мне срочно нужно было вернуться к нашему очагу.
Эшли проспала урывками весь день. Я продолжил прикладывать к ее ноге холод. Иногда это ее будило, иногда нет. Сон был сейчас для нее лучшим лекарством. Каждая минута сна превращалась в банковский депозит, подлежавший закрытию после прекращения наших с ней мучений. У меня было ощущение, что их конец уже не за горами.
Ближе к сумеркам, когда серость за окном сменилась на темную мглу, я вернулся с луком туда, где раньше видел следы всевозможной живности. Там я подтянулся на ветке и забрался на осину. Сидеть неподвижно мешал мороз. Когда уже почти совсем стемнело, я заметил углом глаза мелькнувшее белое пятно. Я пригляделся. Движение возобновилось.
Не более чем в пятнадцати ярдах от меня сидело шесть кроликов. Я медленно натянул стрелу, целясь в ближайшего к себе зверька. Сделав мелкий выдох, я нажал спуск. Стрела попала кролику между плеч, и он забился на снегу. Остальные так и остались сидеть, и я послал в них вторую стрелу.
Я торжественно принес в дом две кроличьих тушки на осиновой ветке и подвесил их над огнем.
Эшли складывала на коленях пазл.
– Всего два?
– Я стрелял три раза.
– Ну и?..
– Один удрал.
– Как так?
– Знаете, Лига стрелков и за такой результат присудила бы высший приз.
– Ладно, в порядке исключения я бы не стала с ней спорить.
Я зажарил кролика и даже нашел в чулане соль. Эшли впилась зубами в ножку. С миской супа в одной рукой и с крольчатиной в другой, она улыбнулась до ушей.
– Вы хорошо готовите кролика.
– Спасибо. Пусть хоть кто-то произнесет это волшебное слово.
