Комната была 40 ярдов в длину, а мне нужно было футов пятнадцать. Я отсчитал шаги, попятился, прочертил носком ботинка черту на пыльном полу. Вставил в лук стрелу, прицелился в мишень, сосчитал до трех и осторожно нажал на спуск, послав стрелу к цели. Стрела вонзилась в тарелку на три дюйма выше дырки. Так же обстоятельно я готовился ко второму выстрелу. Вторая стрела отклонилась чуть правее первой. Результат третьего выстрела был таким же.
Требовалась поправка: я чуть-чуть сместил «глазок» – кружок в прицеле. Стрелять надо было каждый раз с одного и того же места и с одинаковой силой давить на спуск. Во всяком случае, теоретически. Смещая «глазок» вниз, я так же смещал и точку попадания стрелы.
У меня получилось, хотя и не идеально. Я сделал еще одну поправку – и, как оказалось, переборщил. Пришлось приподнимать стрелу. Через полчаса я уже мог попадать с пятнадцати футов в «яблочко». Правда, не всегда: идеально точным получался каждый третий-четвертый выстрел.
Услышав шум, Эшли спросила, в чем дело.
– Я пытаюсь повысить наши шансы на сытный ужин.
Она выстирала свою футболку и нижнее белье и кое-как развесила все это над раковиной. Потом Эшли протянула руки, и я помог ей выбраться из раковины-ванны. Она обернулась полотенцем и подоткнула его на груди, как обычно делают женщины.
– У меня кружится голова.
Она оперлась на меня, чтобы не потерять равновесие, и проговорила с закрытыми глазами:
– Я слышала, что мужчины – рабы своего зрения. Вид голой женщины их возбуждает. А вас?
Я повел ее к камину.
– Я по-прежнему ваш врач.
– Вы уверены? Разве врачи – не люди? – Тут она попала в точку. – Я же почти голая!
Ее руки и ноги исхудали, зато она вымылась и пахла гораздо лучше. Эшли вытерлась, и я позволил ей опираться на меня, как на костыль. Я довел ее до кресла, устройство которого обеспечивало необходимый подъем сломанной ноги и снятие давления. С дровами я переборщил: в доме было слишком жарко. Пришлось приоткрыть дверь, и температура быстро вернулась к норме.
Эшли подняла палец.
– Бен? Вы не ответили на мой вопрос.
– Я не слепой, Эшли. Вы красивая, но не моя. – Я проверил огонь в камине. – И потом, я все еще люблю свою жену.
Она опять подняла палец.
– Я полуголая и не вылезаю из мешка с тех пор, как вы меня в него засунули. Вас я видела обнаженным полдюжины раз. Стоит мне захотеть в туалет, вы тут как тут. Скажите, как вы с этим справляетесь? Вам трудно находиться так близко от меня?
– Честно?
– Честно.
– Нетрудно.
Она как будто удивилась и даже огорчилась.
– Получается, я вас совершенно не волную?
– Я этого не говорил. Вы можете сильно меня взволновать.
– Тогда как вас понимать?
– Все смотрели фильмы о чужих людях, волею судьбы оказавшихся вместе на краю света. В конце концов они, как герои «Офицера и джентльмена»
[23]
– помните Ричарда Гира в этой роли? – начинают кататься по пляжу, сплетясь в пылких объятиях. Страстная любовь решает все их проблемы. Конец фильма: герои уходят в закат с трясущимися коленками и со слезами на глазах. Но мы с вами в реальной жизни. Я хочу вырваться отсюда и попасть домой. Причем с нетронутым сердцем. Та часть моего сердца, которая нуждается в наполнении, и так полна. Она принадлежит Рейчел. Что бы вы ни делали, этого не изменить.
– Что же, за все время, с самого аэропорта, с катастрофы и до сих пор, вам ни разу не хотелось секса со мной?
– Почему, хотелось.
– Теперь вы меня запутали.
– Одно дело соблазн, другое – поступок. Поймите меня правильно, Эшли. Вы замечательная. Вы необыкновенно хороши собой. У вас тело греческой богини – хотя я бы предпочел, чтобы вы побрили ноги! И мне не сравниться с вами в остроумии. Стоит нам заговорить – и у меня начинает заплетаться язык, я лепечу что-то, как полный болван. И все-таки существует парень по имени Винс, который предпочел бы, чтобы я отнесся к вам определенным образом, и никак иначе. Познакомившись с ним, я могу пожалеть, что оступился. А мне хочется смотреть ему в глаза и ничего не скрывать. Потому что, уж поверьте мне, скрывать что-то бывает нелегко и больно. – И я выразительно посмотрел на нее. – Потом, когда все это останется позади, мы оба пожалеем, если я отнесусь к вам так, а не иначе. Мне хочется не сожалеть о содеянном, оглядываясь назад. – Я нервно сжимал и разжимал пальцы. – Мы с женой расстались из-за одного моего поступка. Можно сказать и иначе: из-за того, чего я не сделал. Теперь мне приходится с этим жить. Секс с вами или с кем-то еще более продлит эту разлуку. Как ни хорош мог бы быть этот секс, боль разлуки он не ослабит. Я стараюсь напоминать себе об этом всякий раз, когда…
– Когда что?
– Когда у меня появляются мысли, не подобающие вашему врачу.
– Значит, вам не чуждо ничто человеческое?
– Еще как не чуждо!
Она немного помолчала.
– Я ей завидую.
– Вы мне ее напоминаете.
– Как это?
– Ну… физически: вы подтянутая, спортивная, сильная. Наверное, вы могли бы одним ударом свалить меня с ног. – Услышав эти слова, она рассмеялась. – Интеллектуально тоже: мне не хочется с вами спорить. Вы берете быка за рога, а не ходите вокруг да около, смотрите проблеме в лицо. У вас большой запас сил, о чем свидетельствует ваше чувство юмора.
– В чем ее главная слабость?
На этот вопрос мне не хотелось отвечать.
– Ладно, не отвечайте. В чем была ее главная слабость перед вашим расставанием?
– То же, что составляло ее главную силу.
– А именно?
– Любовь ко мне и к нашим близнецам.
– Как это понимать?
– Мы всегда были для нее на первом месте. Она не думала о себе.
– Разве это слабость?
– Бывает и так.
– А вы что предпочли бы?
Я постарался тщательно выбрать слова.
– Я предпочел бы, чтобы она была эгоистичной, как я.
Я поднял с пола кусок фанеры размером в три квадратных фута, стряхнул пыль, положил его ей на колени и поставил сверху коробку с пазлом.
– Видите, что я нашел? Картинки нет, поэтому я не знаю, что требуется собрать, но это вас займет.
Она сняла с коробки крышку и высыпала на фанеру содержимое. Первым делом она выбрала из кучи кусочки с прямыми углами.
– Хотите помочь?
– И не подумаю! Мне смотреть на это месиво и то тошно!
