Она посмотрела на яму в снегу, где находился мой рюкзак.
– У вас там, случайно, не найдется красного вина?
– Нет, но могу угостить вас джином с тоником.
– Еще лучше! – Она уставилась на свою ногу. – Расскажите об устройстве, которое вы соорудили на моей ноге.
– Среди врачей ортопеды слывут плотниками. Боюсь, в отношении меня это чистая правда. Хорошо то, что эта шина довольно эффективна, во всяком случае, на короткий срок. Двигаться вы не сможете, разве что с моей помощью, зато у вас не получится причинить себе вред неосторожным движением. Эта штуковина вас защитит. Если будет слишком жать, скажите, я ослаблю давление.
– Сейчас такое ощущение, как будто по ноге двинули молотком.
Я приподнял край спального мешка и снова обложил ее ногу снегом под местом перелома и сбоку.
– Я буду так делать несколько дней. Это ускорит выздоровление и немного облегчит боль. Одна проблема: вы будете мерзнуть.
– Буду?..
Я закрутил бутылку с мочой и пополз на свет.
– Надо оглядеться и заодно вылить мочу.
– Хорошо. Я пока что приберусь здесь и, может, закажу пиццу или еще что-нибудь.
– Я предпочитаю пеперони.
– С анчоусами?
– Терпеть их не могу!
– Понятно.
Я выполз из фюзеляжа – или того, что от него осталось, – прополз под крылом, обогнул дерево и оказался на солнце. Было довольно холодно, хотя я готовился к худшему. Все постоянно твердят, что сухой мороз лучше влажного, но по мне – холод есть холод. Минус 13 – это минус 13, и никуда тут не денешься.
Стоило сделать шажок в сторону от слежавшегося снега, на который упал самолет, – и я провалился почти по пояс. От сотрясения я закашлялся. Мне очень не хотелось вскрикивать от боли, но, кажется, я не сдержался.
– Вы в порядке? – донесся из самолета голос Эшли.
– Да. Просто здесь пригодились бы снегоступы.
Я опорожнил бутылку и осмотрелся. Вокруг не было ничего, кроме гор и снега. Мы угодили на плато, слева от которого громоздились горные вершины, справа разверзлась пропасть. Я не ожидал, что мы упали на такой высоте, под 11 500 футов. Неудивительно, что было трудно дышать.
Оглядевшись, я уполз обратно и растянулся на «лежанке» рядом с Эшли.
– Ну что? – спросила она.
– Ничего.
– Да ладно, можете сказать мне правду. Я выдержу. Лучше не виляйте.
– Гровер был прав: это скорее Марс, чем Земля.
– Нет, серьезно? Давайте начистоту. Я привыкла, чтобы мне все вываливали как есть.
Я посмотрел на нее. Она полулежала, закрыв глаза, и ждала.
– Там… красиво. Хочется, чтобы и вы этим полюбовались. Вид… панорамный. Вы такого еще не видели. Уникальное зрелище! Я велел разложить два шезлонга, через несколько минут официант принесет коктейли с зонтиками. Я зашел сюда за льдом.
Она облегченно откинула голову. В первый раз я увидел ее широкую, от уха до уха, улыбку.
– А я было испугалась. Рада слышать, что все не так плохо.
До меня дошло, что Эшли Нокс – чуть ли не самый мужественный человек среди всех, с кем мне доводилось встречаться. Она лежала на снегу полумертвая, испытывая такие боли, какие большинству людей вообще никогда не придется испытать, зная, что не попала на собственную свадьбу, не говоря о том, что возможность спасения была до смешного мала. Спастись мы могли только собственными силами. Большинство ударилось бы в панику, впало бы в уныние, забыло бы о логике, а она умудрялась смеяться! Более того, заставляла смеяться и меня. Я уже забыл, когда смеялся в последний раз.
Я был совершенно обессилен. Мне нужно было поесть и отдохнуть, но отдых был несовместим с добыванием еды. Я уже составил план.
– Нам нужна еда, но я пока что не в состоянии ее раздобыть. Займусь этим завтра. А пока попробую развести огонь, да так, чтобы не растаяла наша пещера. Будем довольствоваться теплой водой и беречь энергию.
– Идея про огонь мне нравится.
– Спасатели учат: никогда не покидайте место катастрофы. Они правы, но мы очень высоко, мы получаем здесь вдвое меньше кислорода, чем привыкли, и обоим нужно лечение, особенно вам. Завтра или послезавтра я начну думать о способе спуска. Возможно, попытаюсь что-то разведать. А пока… – Я ослабил болты и снял прибор GPS с панели. – Попытаюсь определить наше местоположение, слава богу, что в этой штуковине еще теплится жизнь.
Она удивленно посмотрела на меня.
– Разве вы умеете? У вас получится?
– Когда я был ребенком, мой отец понял, что я бегаю быстрее остальных. Это превратилось в его страсть, в смысл существования, как он сам это называл. Но я возненавидел его за это, потому что, как бы быстро я ни бегал, ему все равно было мало, вечно он измерял мои достижения с секундомером. Как только мы с Рейчел стали жить самостоятельно, мы устремились в горы. У меня хорошие легкие и сильные ноги, поэтому, как только мы закончили учебу и тренировки, начали приобретать снаряжение. Мы неделями не покидали горы. Возможно, я чему-то научился. И Рейчел тоже.
– Мне бы хотелось с ней познакомиться.
Я улыбнулся.
– Не обошлось без бойскаутов.
– Вы были бойскаутом?
Я кивнул.
– Это был единственный вид свободы, который предоставлял мне отец. Он решил, что мне нужна эта подготовка, которую он не может мне дать сам. Он меня привозил и забирал.
– И как далеко вы зашли? – Я пожал плечами. Она недоверчиво меня разглядывала. – Так вы из этих «Коршунов», «Скоп» или…
– Типа того.
– Как назывался ваш отряд?
– «Орлы».
– Вот-вот. Скауты-орлы.
Я догадался, что болтовня помогает ей отвлечься от боли.
– Похоже, скоро мы узнаем, действительно ли вы заслужили целую кучу нашивок.
– Похоже.
Я нажал кнопку, и шкала прибора замигала. На переносице Эшли появилась вертикальная морщина.
– У вас присуждали награды за достижения в электронике?
Я постучал по прибору.
– По-моему, он замерз. Не возражаете, если мы попытаемся согреть его в вашем мешке?
Она откинула полу спального мешка, и я аккуратно поставил прибор ей на колени.
– Электронике противопоказан холод. Он нарушает схему. Иногда согревание помогает.
– Винс, мой жених, совершенно во всем этом не смыслит. Если бы он угодил в этот самолет, то стал бы искать ближайший «Старбакс» и сетовать на отсутствие сотовой связи. – Она закрыла глаза. – Все отдала бы за чашку кофе!
– Эту проблему мы можем решить.
