– Говори!
– По вашему соизволению. Империя должна быть вечной, а люди смертны. А у вас так и не появилось наследника, вы даже не женаты. Я смиренно прощу прощения, но даже при отсутствии желания долг базилевса…
– Оставим это!
– Не могу, – к удивлению Василия, ослушался патриарх. – Будь положение империи устойчиво, я взял бы на себя грех молчания. Но не теперь, когда власть зашаталась под ударами врагов внешних и внутренних. Вспомните, кто сейчас является вашим преемником. А затем подумайте, к чему он может привести империю? И есть ли иные близкие родственники мужеска роду или женского, но с мужьями, способными взять на себя бремя базилевса?
Последние слова заставили Василия не просто воздержаться от проявления императорского гнева, но и всерьез задуматься. А задумавшись, он вынужден был признать, что Хрисоверг во многом прав.
Наследник трона был слаб. Младший брат Василия, Константин, с детства отличался робостью и одновременно подозрительностью. Войдя же в возраст, постоянно видел вокруг себя следы мнимых заговоров и покушений, вечно требуя от него, Василия, строгих кар. Окажись он на троне в нынешнее непростое время, империя развалится очень быстро. Правитель может быть жесток, но лишь тогда, когда его власть опирается не только на страх и кровь, но и на что-то другое. Нет, патриарх прав, нынешний наследник ни к чему хорошему Византию не приведет.
Дети Константина… О них нельзя было сказать ни хорошего, ни плохого по причине малолетства. Три девочки: Евдокия, Зоя и Феодора. Старшей было всего одиннадцать лет, другие и того младше. Ни о каком замужестве и речи пока не шло. Возможно, стоит заранее обдумать личности будущих мужей, но это дело далекого будущего, а не нынешних дней.
Василий понимал обеспокоенность и патриарха, и иных своих приближенных насчет отсутствия жены и детей, даже внебрачных. Понимал, но ничего не мог с собой поделать. Его абсолютно не интересовали женщины. Да и мужчины тоже. Эта сторона жизни была целиком чужда, и поделать с этим он ничего не мог. Но наследник был нужен. И сейчас не абы какой, а способный хотя бы удержать империю от распада в случае чего. Ведь жизнь воина, которым он небезосновательно себя считал, полна опасностей. Поэтому он и произнес:
– Я не смогу иметь детей. Ты знаешь. Брат слаб, его дочери молоды… Говори, если есть что сказать.
– Есть еще одна ветвь твоей династии, идущей от Василия Македонянина. Ваша сестра Анна, сейчас княгиня Тмутараканская. Она также порфирородная, дитя императора, рожденное во время правления. Ваша сестра тоже имеет право наследовать престол. И у нее уже есть дочь, Мария, доказывающая, что она не бесплодна, что у нее могут быть и другие дети. К тому же она замужем за независимым правителем, пусть и зависимым от нас.
– Потерявший почти всю свою власть изгнанник, зацепившийся за последний клочок некогда принадлежавших ему владений, – презрительно фыркнул Василий. – Он неудачник, проигравший. Орудие в моих руках, озлобленное и пораженное страхом, словно железо ржавчиной.
– Но даже он, базилевс, оказывается более достойным, чем ваш брат. К тому же, случись что, ему уготована не власть, а лишь положение мужа императрицы. Такое случалось. А его соплеменники могут стать отдельными отрядами, преданными престолу хотя бы из-за своей чуждости византийскому двору. У них не будет связей, не будет покровителей, кроме самой императрицы. Императрицы Анны или же ее еще нерожденного сына. Когда-нибудь потом. Лет через тридцать – сорок, которые, как я надеюсь и за что возношу молитвы, вы останетесь живы и здоровы.
Василий умел слушать. И еще был способен обдумывать предложения даже своих недругов. Не говоря уже о столь надежных и верных людях, как сам патриарх константинопольский. И чем дольше он обдумывал сказанное Хрисовергом, тем больше здравого смысла видел. Ведь если выбирать между никчемным братом и умной, деятельной сестрой, то выбор для него очевиден. Ведь интересы императора Василия II и интересы империи есть одно целое.
К тому же умирать он точно не собирался. Это все так, подготовка к самому худшему из возможного, ведь волю богов невозможно предвидеть, что бы на сей счет ни говорили разные демонопоклонники. Славяне же и скандинавы из не принявших истинного Бога и вовсе считают, что люди способны менять уготованные Богом судьбы. Глупцы!
Долгие годы, которые он надеялся оставаться на троне… Может, к тому времени дочери его брата выйдут замуж за достойных их мужчин, а от этих браков будут дети. Мальчики, вырастающие в наследников трона империи. Но все это потом, сейчас же, Хрисоверг прав, Анна будет лучшим выбором. Решено. Вот только…
– Для всех мой брат – соправитель. Пусть на деле это не так, но все же это нельзя не замечать.
– Он отречется, – глядя в пол, тихо произнес патриарх. – Его робость будет тому ручательством. Но я хотел бы поговорить об Анне, вашей сестре.
– Я дал свое согласие.
– Дали, – эхом отозвался патриарх. – Но есть еще и ее муж, князь Владимир. Конечно, вы можете просто приказывать ему. Он полностью зависит от вашей милости, она залог остатков его власти. Но облагодетельствованные таким образом почти никогда не чувствуют себя обязанными. Зато норовят при первой возможности укусить за пятку или вонзить кинжал в спину. Но это поправимо. Выслушайте пришедшее мне на ум, базилевс, и скажите, что вы об этом думаете.
Базилевса откровенно мутило от одной мысли о необходимости столь неприятных шагов. Но разум, закаленный годами правления, брал верх над эмоциями. К сожалению, даже правителю могучей империи не дано отмахнуться от идущих из глубины души чувств. Давать хотя бы тень власти славянину, ограниченному и примитивному варвару… Кровь многих поколений предков кипела. Бунтовала, не желая допускать ничего подобного. Но разум ее подавлял, понимая необходимость принятие сего сложного решения. И до чего хотелось напиться. Оглушив себя крепким вином, забыться хотя бы на время. Только даже этого было нельзя делать. Ясность мыслей жизненно важна, особенно теперь.
– Твои слова мудры, Хрисоверг, – с усилием произнес император. – Вот только почему мудрость так часто имеет горький вкус?
– На все Божья воля, порфирородный. Каждому он посылает испытания, мы должны лишь смиренно принимать их. И делать то, что нам суждено. Вам – хранить империю. Всеми силами и средствами. Мне же – молиться за успех этого благого дела.
– Хорошо, я не стану просто приказывать этому… Владимиру. Он получит то, что даст ему уверенность в собственной значимости. И не только ему, но и всем значимым людям империи. Вот только что именно дать? Если только доверить ему вести переговоры с Самуилом…
– Это было бы опрометчиво, порфирородный, – тяжело вздохнул патриарх, после чего, дождавшись разрешающего жеста, продолжил: – Князь Хальфдан может при виде им же свергнутого предшественника не удержаться от искушения и…
– Убьет? Да. Ты прав, от этих дикарей этого можно ожидать.
– И снова нет, император! Среди росских язычников убийство переговорщика – унизительный поступок. Но от соблазна выставить вашего зятя полным ничтожеством и предателем собственного народа Хальфдан Мрачный не устоит. А это унизит и империю. Сильно. К тому же Самуил если и будет с кем говорить, то с византийским императором, а не с мужем его сестры-соправительницы. Это политика.
