…Вот я и навчив на свою голову. Вже тридцать лет вчу… Ета ж и была Лялюша. Ну, Леля… Елена Александровна Симонова. Люсина мать…»
Харьковская областная филармония, основанная в октябре 1929 г., в довоенное время размещалась по адресу пл. Тевелёва, 24, в здании бывшего Волжско-Камского банка. Здесь работал М.Г. Гурченко, отец будущей звезды экрана.
Как пишет Е. Мишаненкова: «Вот так и состоялось его знакомство с Еленой Симоновой. Она в то время училась в девятом классе, была младше него на девятнадцать лет и, конечно, смотрела на него как на взрослого дядю. Синеглазый, темноволосый, с ослепительной улыбкой, музыкальный и пластичный, танцующий лучше всех вокруг – он был словно живым воплощением того праздника, о котором она в родном доме уже и забыла. «Может, тогда и надо было мне от него отойти, но куда? – вспоминала она о том, как он сделал ей предложение. – У мамы моей мрак. А ко мне никто в жизни так не относился, а я уже привыкла, что есть Марк. Потом изучила его характер, обходила углы, чуяла, откуда ветер. Всю жизнь как на бочке с порохом. А мама с тетей Лидой еще ничего тогда не знали. Потом узнали: в школу ходить перестала».
Татьяна Ивановна зятя-батрака, конечно, не приняла, но Елена обошлась и без ее согласия – просто расписалась в загсе и ушла жить к Марку. Ее сестре Лиде было строго-настрого запрещено с ней общаться. Но куда там! Марк Гаврилович же кормил Лиду конфетами, которых она в родном доме не видела, наверное, с тех пор, как сослали отца. Конечно, она была на стороне его и Елены…»
Школу Елена Симонова-Гурченко так и не окончила, вместо уроков она вместе с мужем ходила на работу, чтобы помогать тому проводить культурно-массовые мероприятия. В биографических справочниках значится, что до начала войны родители Людмилы Гурченко работали в Харьковской филармонии. Отец был профессиональным музыкантом: играл на баяне и пел на утренниках, праздниках, а мать ему помогала. Он слыл популярным массовиком, проводил различные утренники и праздники как для детей в школах и Дворце пионеров, так и для взрослых – в рабочих клубах и на предприятиях.
Будущая звезда родилась в творческой семье, в атмосфере творчества… О профессии родителей она рассуждала просто:
– Музыкант – это призвание. И папа, и мама преподаватели музыки. Интересно, им никогда не сиделось на месте. Всю жизнь переезжали из города в город. «Немногих добровольный крест». Львов, Петрозаводск, Алма-Ата, Ереван, Минск, Москва. Что-то везде не устраивало. Ехать в Ереван, потому что там фрукты? Везти такой воз вещей, и вообще, само слово «переезд». Никогда ничего не понимала. Кто-то мешал им, кому-то мешали они, кто-то завидовал. Хотелось нового и нового! Когда мы совсем расходились, вдруг фраза: «Это типичная наша семья».
Людмила Гурченко родилась, когда ее матери было всего восемнадцать лет. Странным в этой истории взаимоотношений был выбор имени будущего ребенка. Ведь Людмила – это не то имя, которое отец хотел дать дочери. Пребывая в совершенно приподнятом состоянии после просмотра очередного импортного киношедевра, и пораженный до глубины души приключениями героев американского вестерна, который в тот день показывали в местном кинотеатре, Марк принял судьбоносное решение. Озвученное тем же вечером с помощью записки, переданной в роддом, где находилась его беременная жена: «Лёль! Детка моя! Если в меня будить орел, назовем Алан. Если девычка, хай будить Люси».
И радовался папа несказанно, когда его Люси пришла пора покидать роддом.
В своей книге «Стоп, Люся!» знаменитая актриса трогательно попросит, и словно озвучит со смаком произносимое над крохотным комочком:
– Эх, папусик, родной, ну еще раз мне скажи, как ты меня в пеленках выносил из роддома. Ну, ну, пожалуйста. «Глянь, Лёль, у всех детей морды красные, а в моей клюкувки морда розовая и все влыбается. Не, Лёль, вот тебе крест святой, актрисую будить, ув обязательном порядку. Мою дочурку увесь мир будить знать, а женихи усе окна повыбивають…»
– Из роддома меня привезли на извозчике. Такси в Харькове в 1935 году были еще редкостью. Привезли меня в нашу маленькую комнатку в большом доме по Мордвиновскому переулку, № 17. С этой комнатой у меня связаны самые светлые и прекрасные воспоминания в жизни.
Кажется дом по Мордвиновскому (ныне Кравцова) переулку, где прошли первые годы жизни героини, не сохранился. Остались лишь воспоминания у тех, кто так или иначе был связан с этим местом.
Глава 4. Людмила Гурченко: «Я к корням, к своему папе…»
Самые теплые воспоминания – и это понятно каждому – остаются от беззаботного светлого детства, ощущения защищенности и родительского тепла. Наша героиня делилась:
– У каждого свой дом. У меня свой. Он особый. С самого детства. «Усе у кучичке, уся тройка, и дочурочка моя дорогенькая, и мама дочурки, и главный папусик, Марк Гаврилович Гурченко».
Людмила Марковна не скрывала, что обожала своего отца (к тому же, как она призналась, папа делал все, чтобы в ее глазах казаться лучше мамы). Не единожды она подчеркивала свою внутреннюю идентичность с ним; не оттого ли, что отец с первого дня ее рождения был убежден, что его розовощекая «клюкувка» вырастет актрисой? – Так сильно в нем было восхищение кинематографом, музыкой, творчеством вообще. Видать, не зря решил он дать своей дочурке имя героини из понравившегося фильма, словно обозначая тем самым дальнейшую судьбу малышки.
Дворянское собрание, а после 1934 года – Дворец пионеров г. Харькова. Разрушено в войну. Здесь часто выступали родители Люси Гурченко.
Даже одну из своих книг «Мое взрослое детство» Гурченко начинает словами: «Я хочу попытаться рассказать о своем отце. Человеке сильном и слабом, веселом и трагичном, умном от природы и почти совсем неграмотном в сегодняшнем понимании слова «образование». Из прожитых семидесяти пяти своих лет папа прожил сорок пять в городе, но так и не научился говорить грамотно. Город и цивилизация его как бы не коснулись».
Удивляешься, насколько пронзительны всегда признания благодарной дочери! Сколько отцов по всему миру хотели бы видеть такое изъявление чувств со стороны их дочерей…
– Разве я могу забыть эти слова, эту интонацию, эти сильные руки, эту улыбку, доброту и такую веру в свою дочурку?
– Ах, он мог так пожалеть, успокоить, расплакаться. Сколько он мне уделял внимания, да, как и какими необычными, небывалыми человеческими проявлениями. Я так часто и так много думаю о нем. Чем он «брал»? Брал всех. Независимостью и оригинальностью мышления? А может, его ум сохранил ту свежую наивность, которую, как правило, ослабляет обширное образование? Интересно… Короче, и после его смерти я ни на шаг не отошла от обожания отца.
– У меня родился внук. Марк. Марк! Марк!!! Опять я с этими своими восклицательными знаками. Я к корням, к своему папе.
