Лариса стояла на кухне и, упираясь упругим животом в край мойки, мыла посуду. Выключила воду и услышала кусок разговора. Нелли Сергеевна в коридоре прощалась с друзьями семьи.
– Ты же понимаешь, Гоша хронически, генетически порядочен. Естественно, он на ней женился, – говорила Нелли Сергеевна подруге, – а у нее мозгов хоть и немного, но на это ума хватило. Они там, в провинции, все такие ушлые. Только с виду – такая милая и молчаливая. А дай палец – по локоть откусит. И жует все время. Прямо поразительно, жует безостановочно. Я когда Гошеньку носила, и то старалась на диете сидеть, чтобы потом быстрее в форму вернуться. А эта жует и жует. С открытым ртом. Я смотреть не могу. Абсолютно не понимает, в какую семью она вошла. Никакого понятия о том, как нужно себя держать.
– Да, ты права, дорогая. И я заметила, – поддакивала подружка.
– А ты это видела? Видела? – продолжала свекровь с энтузиазмом. – Вот сегодня. Сидят люди, между прочим, не последнего ряда, а она при всех его за коленку держит. Это в какие ворота? Разве так можно? Боже мой, ну почему все так? Ребеночка больше всего жалко. Хорошо, если в Гошу пойдет, а если в ее родню? Кошмар. Я ему говорила, пусть аборт делает. Мы любые деньги заплатим. И в клинику устроим. Я вообще сомневалась, что ребенок от него.
– А он?
– Что с него взять? Мужчина. Сказал, что он у Ларисы был первым мужчиной. Она уперлась – рожать, и все. Я думаю, ее мамаша накрутила. Где Гошина голова была? Да что с него взять!
– А кто у нее родные?
– И не спрашивай. Мать в детской комнате милиции работала. С уголовниками и проститутками. Отец вообще не пойми кто, кофты вязал на продажу, сейчас сторож. Брат у нее есть. Бросил жену с ребенком. А здесь – то ли тетка, то ли подруга матери. Машинистка в издательстве. Она еще удивляется, почему я не хочу их в дом звать. О чем мне с машинисткой разговаривать? Слава богу, родственники не смогли приехать. Я даже в страшном сне представить себе не могу, что бы здесь было.
– А почему вы торжество не организовали? В ресторане? Все-таки свадьба…
– Да какой там ресторан? Позорище. Представляешь, какие разговоры пошли бы? Хороша невеста – свадебным букетом живот прикрывает… Не дай бог.
– А насчет прописки поговорила? – спросила приятельница.
– Нет еще, все как-то не соберусь.
– Лучше договориться на берегу. Потом поздно будет.
– Да, ты права.
Лариса включила воду и заплакала.
Нелли Сергеевна проводила гостей и зашла на кухню.
– Ну, Ларочка, как дела? Не устала? – ласково спросила она невестку.
– Устала, – сказала Лариса.
– Ну, дорогая, это ты на приемах не была. Я на десятисантиметровых каблуках по пять часов выстаивала. Вот это усталость. Но у нас было другое воспитание, другая закалка. Сейчас такого нет. Да, кстати, я хотела обсудить с тобой один момент. Извини, что приходится делать это в такой день, но с другой стороны – когда еще?
– Вы о прописке? – спросила Лариса.
– Да, именно. – Свекровь подняла одну бровь. – Мы, конечно, можем тебя сюда прописать, но учти, без права на имущество. Пойми, эту квартиру получил Гошин отец. Она ему досталась тяжелым трудом. Мои опасения вполне понятны, не так ли? Но безусловно, я не сомневаюсь в твоей порядочности.
– Я прописана у Екатерины Андреевны. Маминой подруги, – сказала Лариса. – Мне не важно, какой адрес указан в паспорте.
– Вот и замечательно. Я рада, что мы друг друга поняли. И, Ларочка, насчет ребеночка можешь не волноваться. Ребенок будет прописан у отца, то есть у нас. Это будет правильно. Все-таки здесь поликлиника, детский сад, школа.
– Спасибо, – сказала Лариса.
– Не за что, дорогая. – Нелли Сергеевна явно повеселела.
Утром после свадьбы Лариса встала пораньше – завтрак приготовить. Пожарила яичницу, положила вилку, намазала хлеб маслом, налила в чашку чай. Салфетку под тарелку положила, чтобы скатерть не испачкать. Хлеб на отдельное блюдце, как Екатерина Андреевна делала. Первой в кухне появилась Нелли Сергеевна. С утренним макияжем. Посмотрела на стол. Достала турку и стала варить кофе.
– Ларочка, а вы что предпочитаете на завтрак? – спросила Нелли Сергеевна, не оборачиваясь. Лариса слушала шум воды в ванной – Гоша принимал душ – и хотела только одного – чтобы он побыстрее вышел.
– Я не знаю, ничего особенного, – сказала Лариса.
– Ларочка, не подумайте, что я брюзжу, я все-таки еще не такая старая. – Нелли Сергеевна, смеясь, перелила кофе в чашечку и стояла, нависнув над Ларисой, отхлебывая глоточками. – Но Гоша с маленького возраста приучен завтракать, обедать и ужинать за сервированным столом. Мне бы хотелось, чтобы и нашему будущему внуку вы передали семейные устои. Традиции нашего дома. Так вот, дорогая. На завтрак Гоша предпочитает гренки – можно в яйце обжарить, можно с конфитюром подать. Кофе. Гоша по утрам пьет только кофе. Две ложки кофе, ложка сахара. И еще, дорогая, класть салфетку под тарелку совсем не обязательно. Салфетка должна лежать под кофейной чашкой, на блюдце. Ничего, вы привыкнете. Это же так просто.
В этот момент на кухню зашел Гоша.
– Кофе есть? – спросил он.
– Да, дорогой. У меня остался.
Нелли Сергеевна налила в чистую чашку остатки кофе из своей турки. Гоша хлебнул кофе, чмокнул сначала мать, потом Ларису и убежал. Опаздывал на совещание. Свекровь стояла и цедила кофе. На лице было написано: «Ну и кто оказался прав?» Лариса выбросила яичницу в мусорное ведро и ушла в комнату. Взяла телефон и позвонила Екатерине Андреевне.
– Катьандревна, это я.
– Ларочка, как все прошло? – обрадовалась Екатерина Андреевна.
– Нормально. Катьандревна, а что такое конфитюр? – спросила Лариса.
– Это как варенье или джем. А что?
– Ничего. Не такой завтрак приготовила.
– Потерпи, дорогая, поначалу всегда тяжело. В чужой монастырь со своим уставом не лезь. Все уладится. – Екатерина Андреевна говорила, но сама в это не верила.
– Нелли Сергеевна про прописку спрашивала. Я сказала, что мне их прописка не нужна.
– Правильно сказала. Не в прописке счастье. У тебя есть дом.
В Гошиной семье был культ французского языка. Французские слова и выражения периодически всплывали в разговоре. Лариса французский не знала. В школе она изучала немецкий. Да и тот помнила с трудом. Сначала она, слыша незнакомую речь, просто улыбалась. Но когда Нелли Сергеевна переходила на французский окончательно, чувствовала себя полной дурой. Ей казалось, что свекровь говорит что-то плохое про нее. Гоша смеялся и вечером, в постели, переводил ей содержание беседы. Невинной. Но Лариса думала, что Гоша специально так говорит. Свекровь встречала сына: «Ça va, mon cher?» Гоша вставал из-за стола с фразой: «Merci, madame» – и картинно шаркал ножкой. Лариса скучала по маме, по Владикавказу, по Екатерине Андреевне. Но она боялась позвонить матери. Думала, что Нелли Сергеевна будет ругаться за счет за междугородные переговоры.
