Тетя Регина пришла со смены поздно. Все сидели за столом, осоловевшие от еды. Лариса уснула прямо на стуле. Алла тоже зевала. Регина пришла, бросила на стол целлофановый пакет.
– Я тут вам фытчинов принесла. По дороге купила.
– А мы уже поели, – сказал дядя Володя.
Алла очнулась и смотрела на тетю Регину. Она оказалась маленькой, чуть выше Аллы, безгрудой, с огромным животом, на который мятыми складками была натянута форменная юбка. Но не это оказалось самым страшным. У тети Регины полностью отсутствовали передние зубы. Такого Алла еще не видела. Тетя Регина потянулась и чмокнула Аллу в щеку. От нее странно пахло. Алла не знала чем, но чем-то неприятным. Резким, тяжелым.
Их отправили спать. Алле сказали лечь с Ларисой – валетом.
– А это как? – спросила Алла.
– Ты сюда головой, а я в другую сторону, – объяснила Лариска. – Только не пихай меня ногами.
Они легли. Алла не могла уснуть в непривычной позе, с кашей в голове от новых ощущений. Сашка спал на кровати рядом. Алла увидела его в трусах и застеснялась. Она никогда не видела взрослого мальчика в одних трусах.
– Ларис, а чем это от твоей мамы пахнет?
– А, это? Арака. Водка осетинская. Она всегда после смены ее пьет. Расслабляется.
– А что такое фытчин?
– Пирог с мясом. Мама в ларьке покупает. Терпеть его не могу.
Алла спала, и ей снилась беззубая тетя Регина.
Екатерина Андреевна и Регина сидели на кухне. Пили привезенное из Москвы вино. Регина кусала одной стороной рта пирожок с капустой. Володя ушел спать.
– Ну, что случилось? – спросила Регина.
– Ничего не случилось. С чего ты взяла?
– Ты просто так сюда не приезжаешь.
– Да там моя подруга разводится с мужем и хочет, чтобы я на суде свидетелем была.
– А ты сюда сбежала? У тебя что, с этим мужем что-то было?
– Регин, я не в твоей детской комнате милиции сижу. Хватит меня допрашивать. Давай просто поговорим. Столько лет не виделись. Лучше скажи, чего ты себе зубы не вставишь?
– В тихом омуте черти водятся. Это точно про тебя. Ты мужика, что ли, увела?
– Никого я не уводила. Просто приехала тебя повидать, на могилу к маме сходить.
– Ну-ну. Что-то не верится, что ты по мне так соскучилась. О могиле не беспокойся. Я заезжаю туда. Осенью и весной мою там, убираю.
– Спасибо тебе.
– Лучше денег дай. Шучу. Зубов нет, потому что денег нет. Моей зарплаты только на еду хватает. А Вовка больше на пряжу тратит, чем за свои кофточки выручает. Надоело, весь дом в нитках. Дизайнер хренов. Предлагал же ему мой отец: давай устрою на нормальную работу, инженером. Так нет, этот уперся. Вот сидит и вяжет теперь. А я корячусь.
– Но он же детьми занимается…
– Плохо занимается. Сашка – троечник, у Ларки вообще мозгов нет. Кстати, я тут ей путевку в пионерский лагерь взяла. Хочешь, я Алку пристрою?
– Хочу. Только мне уехать нужно будет. Мне всего две недели дали отпуска.
– Да отправлю я ее назад, не волнуйся. Здоровая деваха, доедет. Я здесь посажу, ты в Москве встретишь.
– Спасибо, Регина. А про Нину ничего не знаешь?
– Знаю. Уехала она с мужем и дочкой.
– Куда?
– В Москву. Ее мужу там работу предложили. Он ведь хирург…
– А адреса не знаешь?
– Нет. А она тебе не звонила?
– Не звонила. Наверное, у нее мой старый телефон – на Пятницкой. А нового нет. Жаль, хотела к ней зайти.
– Тоже мне проблема – найти человека в Москве. Обратись в справочное бюро. Имя и фамилию ты знаешь. Было бы желание.
– Да, надо бы. Все, пошли спать.
Все следующую неделю Екатерина Андреевна стояла у плиты – жарила, парила, варила. Сашка с Лариской поселились на кухне. «Катьандревна, готово? Ну, Катьандревна». Володя учил Аллу вязать. Подарил ей крючок и показал, как сплести косичку. К концу недели Алла связала половину салфетки. Еще они вместе рисовали наряды – красивых женщин в вязаных юбках, кофточках, пальто… Дядя Володя считал, что у Аллы талант. Тетя Регина приходила вечером, дыша аракой. По привычке бросала на стол пакет с холодными фытчинами, которые никто не ел.
В последний день перед отъездом Екатерины Андреевны в Москву, а Аллы и Ларисы – в пионерский лагерь Екатерина Андреевна затеяла генеральную уборку. Убирали все, включая Сашку, которому доверили расставить книги и сложить журналы. Лариса с Аллой занимались детской комнатой.
Лариска перебирала наряды – что брать в лагерь, что оставить. Алла застилала постели.
Она подняла простыню на кровати Сашки и увидела клеенку – коричневую, жесткую, с разводами. Алла испугалась.
– Ларис, а зачем здесь клеенка? – спросила она шепотом.
– Да ссытся он до сих пор, – спокойно ответила та.
– А почему?
– Да его воспитательница в детском саду напугала.
– Как?
– Вывела без трусов в соседнюю группу. У них знаешь, какая воспитательница была? Ужас. Еще плакать запрещала. Если заплачешь – до конца тихого часа стоять будешь голый.
– А за что?
– За то, что не спишь в тихий час.
– А Сашка что?
– А он взял и обоссался. Прямо на ковер. От страха.
– А она?
– А она ему подзатыльник отвесила и в туалет потащила. А он упал. Так она его по полу волокла.
– А дети?
– А что дети? Смеялись.
– А ты откуда знаешь?
– Так его же в мою группу привели. Без трусов стоять. Но наша воспитательница так никогда не делала. Она добрая была. Еще Сашку жалела потом.
Алла после этого с Сашкой не разговаривала – ей было стыдно за то, что она знает его тайну. То, что знать не положено.
Про Ларису Алла тоже успела узнать. От матери. У Ларисы, когда та волновалась, тряслись руки. Мелко-мелко. Она продолжала писать, есть, резать хлеб трясущимися руками. Казалось, кроме Аллы, никто трясущихся рук Ларисы не замечал. Алла не выдержала и спросила у матери:
– Мам, а почему у Лариски руки трясутся? Ты видела?
– Видела. Это на нервной почве. У нее и в детстве руки тряслись. Еще сильнее. Сейчас еще не так заметно. У нее и подбородочек трясся.
– А почему?
– Потому что не лечили. Регина думала, само пройдет. А не прошло.
– А когда это началось? Из-за чего? – Аллу, как всех подростков, интересовали подробности.
Мать ей тогда не ответила. А на следующий день Алла сама догадалась о причине тремора. Тетя Регина пришла со смены. Только запах от нее был сильнее обычного. Зашла в комнату. В углу на стуле лежала куча неглаженого белья. Эта куча уже неделю лежала, и тетя Регина не обращала на нее внимания. А тут взъелась.
