Все растерянно подняли бокалы и молча пригубили вино.
– А что с ними случилось? – спросил кто-то.
Староста Миша вкратце поведал историю Лериных звонков и уступил ей слово.
– У Славы инфаркт… Толик, похоже, спился… А Андрей, не знаю, его жена не сказала…
Наступила неловкая тишина. Продолжать веселье показалось неуместным. Присутствующие с полагающейся печалью на лицах разглядывали свои бокалы, не зная, куда еще уставить взгляды. И вдруг тишину разорвало восклицание:
– Надо же, они все рядом сидели!
Все снова обступили столик Миши, на котором лежали фотографии. Подошла и Лера.
На последнем снимке, за десятый класс, трое умерших одноклассников сидели вместе, на первой и второй партах в ряду у окна. Сами-то они, как и вся Юрина компашка, в которую эти трое входили, предпочитали «камчатку», где довольно громко переговаривались, отпускали шуточки и замечания, но к концу года учителя озверели и, несмотря на важных папиков-мамиков, сговорились и вынудили «элиту» занимать первые места.
…Это был особый клан в классе, сформировавшийся вокруг Юры Стрелкова. Их так и называли: Компашка. Юра был самым ярким из них, хотя нельзя сказать, что вожаком. Его имидж был весьма далек от «пахана», никто никогда не слышал, чтобы Юра распоряжался, командовал, диктовал условия. Казалось, что члены Компашки сами были готовы ему услужить и старались угадать, куда подует ветер. Им хотелось быть при Юре, а Юре нравилось, что они составляли его свиту.
Впрочем, все они, ребята из Компашки, были чем-то похожи. Они лениво учились, при этом были эрудированны, ставили своими познаниями в тупик училку русского языка и литературы, своим блистательным произношением – училку английского, шокировали своими замечаниями историчку, особенно на уроках обществоведения. Выходцы из очень благополучных номенклатурных семей, они имели доступ к зарубежным книжкам и пластинкам, фильмам и учебным кассетам, с помощью которых отрабатывали как английское произношение, так и приемы карате. А уж о шмотках и речи нет. Их школьная форма была сшита у портных и сидела на них так, словно на картинке из журнала «Бурда», бывшего в то время эталоном моды.
Единственная девочка в этой компании, Инга, тоже носила короткое узкое платье, хоть и коричневое, но на два тона светлее обычной формы. Застежка на платье проходила по плечу – невиданный тогда полет дизайнерской фантазии. Черный фартук был сшит из плащовки с обстроченными, как на джинсах, карманами.
Инга была так же высокомерна, как мальчишки из этой компании, но в ней светилось еще и другое превосходство: она единственная из всех девочек была допущена к этим парням! К элите.
Их элитарность заключалась не только в обладании вещами, не только в снобско-ироничной манере смотреть на всех. В них было еще другое: прочный запас здоровья. Эти дети выросли при отличном питании из номенклатурных распределителей, у них всегда были лучшие врачи, они все занимались спортом. И потому лица их были гладки, волосы блестящи, а тела стройны. Ну и к этому собирательному портрету можно, пожалуй, добавить, что они никогда и ничем не были озабочены. Они не стояли в очередях в магазинах, куда их не посылали родители, они не сидели с младшими братьями или сестрами, они не мыли посуду после ужина, и им не нужно было выклянчивать у предков лишние пятнадцать копеек на мороженое или сколько там (кажется, сорок?) копеек на кино. Потому что продуктами забивали холодильник предки, с подрастающим поколением сидели няни, посуду мыли домработницы, и карманные деньги выдавались регулярно и без расспросов на что.
Впрочем, Инга была, кажется, из не совсем благополучной семьи. Откуда у нее брались деньги и почему она была столь претенциозна в поведении, Лера никогда не понимала, да и не задумывалась. Она Ингу не трогала, испытывая чувство отторжения к этой девочке, а Инга имела привычку не смотреть ни на кого, кроме членов Компашки, словно других в классе вообще не существовало…
– Слушай, а ты ведь дружил с ними! – оторвался от снимка Миша Пархоменко, ища глазами Юру. – Ты что же, не знал, что они умерли? Или вы больше не общаетесь?
Все зашевелились и отлепились от стола в ожидании ответа. Но Юры нигде не было. Миша выглянул из дверей кафе: лимузин исчез.
– Это называется – уйти по-английски! – заявил бывший староста. – Юра у нас всегда был аристократом!
По-английски или нет, но Лере подумалось – Юра ушел потому, что ему перестали уделять внимание. Он не мог не быть центром и не выносил никакой конкуренции, даже со старыми снимками. И еще у нее осталось ощущение, что Юра приходил за чем-то другим – то ли что-то ей сказать, то ли себе доказать, – но спрятался за разговором об Америке, как прячутся актеры в кулисах, ожидая своего выхода на сцену… Который у Юры так и не получился.
Постепенно прежнее оживление вернулось. Несколько человек ушли, и оставшиеся решили сдвинуть столики и сесть вместе. Заказали еще пирожных, и Лера с удивлением отмечала, что пирожные не так жирны и сладки, как в Америке, что кофе почти европейский, а персонал любезен и расторопен…
Ее теребили со всех сторон, особенно «девочки», жадно выспрашивая подробности ее жизни: и какой дом, и какая мебель, и занавески какие, да как дети учатся, да как муж к ней относился…
Вера уже ушла в предвкушении их завтрашней встречи наедине, без посторонних. Среди оставшихся были еще две бывшие подружки: Маша и Яна. Не такие близкие, как Верик, но все же. Обе Леру в достаточной степени разочаровали – они стали обыкновенными тетками, озабоченными бытовыми проблемами, особенно денежными. Точнее, их – да и остальных бывших одноклассников – занимал не сам денежный вопрос: все неплохо зарабатывали, во всяком случае, отнюдь не сводили концы с концами. Теперь их больше занимала другая сторона денег: престижность товаров. И Лера, терпеливо отвечая на их вопросы, наталкивалась на непонимание.
– Как это тебе все равно, какая марка? Ведь у них качество разное!
И Лера уже в пятый раз пыталась пояснить, что высокая цена еще не является гарантией качества, а лишь платой за престижность; что большинство американцев отнюдь не склонно переплачивать за такую глупость, как бренд; что хорошим тоном считается одеваться сдержанно и достаточно скромно, причем и в Европе тоже, после своего недавнего вояжа она может смело это утверждать…
«Девочки» не соглашались, горячо отстаивали свою точку зрения. «Мальчики» время от времени встревали в эти нестройные речи, успевая одновременно говорить о чем-то своем, мужском.
В какой-то момент Лера почувствовала себя выжатой. Нужно было как-то повежливей попрощаться, но это казалось задачей непростой: она все еще являлась центром внимания. Отчего Лера решила пойти на тактический ход – извинившись, она пересела поближе к Карену, взгляд которого она чувствовала на себе весь вечер, – и тем самым вынудить сплоченный практическим интересом женский коллектив общаться между собой, без нее.
Карен, когда-то очень хорошенький армянский мальчик с большими миндалевидными глазами и девчачьими ресницами, сильно располнел, хотя лицо его оставалось красивым… Красивым, но другим, совсем другим. В классе он держался немного особняком. В целом его считали членом элитной группки, Компашки, – он тоже имел номенклатурных родителей, Лера уже не помнила, чем именно они занимались. И он тоже, как практически все члены этой группки, был эрудирован и насмешлив, но Лере тогда казалось, что он на самом деле мальчик романтичный и замкнутый, несмотря на внешнюю раскованность. Его жгучие армянские глаза частенько следовали за Лерой в девятом и десятом классе, но он ни разу не подошел к ней, ни разу не заговорил.
