Зеб мог бы обличить ее во вранье, но он проникся восхищением к женщине, которая смогла употребить слово «легитимный», находясь в таком шатком положении. Поэтому он не стал сдавать ее охранникам, что привело бы к проверке ее через мужа, неприятным последствиям для любовника и скорее всего — если подумать — к увольнению самого Зеба. И он решил не гнать волну. «А, понятно, извините», — пробормотал он с нужной долей смиренной угодливости.
«А теперь, если не возражаете, это дамский туалет, и мне хотелось бы тут уединиться, Горацио», — сказала она, словно облизав языком имя, которое прочитала у него на бейджике. И заглянула ему в глаза. Это была мольба: «Не выдавай меня», и одновременно — обещание: «Однажды я буду твоя». Конечно, она не собиралась это обещание выполнять.
Отлично разыграно, думал Зеб, удаляясь.
И поэтому, когда они с Люцерной встретились во второй раз — в первых лучах рассвета, она босая и едва прикрытая прозрачным розовым пеньюаром, он с фаллическим инструментом, лопатой, в одной руке и пылающим кустом люмироз в другой, на свежеудобренном газоне свежепостроенного салона «НоваТы» посреди Парка Наследия, — она его узнала. И вспомнила, что когда-то он носил имя Горацио, но теперь загадочным образом — если верить его бейджику садовника «НоваТы» — превратился в Аташа.
«Вы были в „Здравайзере“, — произнесла она. — Но вас зва…»
И конечно, он был вынужден ее поцеловать — страстно и жарко. Потому что она не могла одновременно целоваться и говорить.
— Естественно, — говорит Тоби. — Но кого ты изображал? Что такое «Аташ»?
— Иранское имя, — объясняет Зеб. — Иммигрант в третьем поколении. Почему бы нет? Их очень много понаехало в конце двадцатого века. Это было безопасно при условии, что я не нарвусь на другого иранца, который вздумает сравнить родословные, откуда родом моя семья и все такое. Хотя у меня была легенда, я выучил ее наизусть на всякий случай. Удачная — в ней хватало исчезновений и зверств, чтобы объяснить любые несостыковки места и времени.
— Итак, Люцерна видит Аташа и подозревает, что он на самом деле Горацио, — говорит Тоби. — Или наоборот.
Ей хочется как можно скорее проскочить эту болезненную для нее часть; при некотором везении ей больше не придется слушать про жаркий безудержный секс и рассыпание лепестков, о котором неустанно твердила Люцерна.
— Да. И это было очень плохо, поскольку из «Здравайзера» мне пришлось срочно валить. В одном компьютере была охранная система — и я ее заметил слишком поздно. Она засекла, что в компьютер кто-то забрался. Я залогинился, сразу увидел капкан и понял, что произошло. Они начнут проверять, кто был в здании, когда сработала тревога, и это сразу укажет на меня. Я тут же зашел в чат Беззумных Аддамов и запросил экстренную помощь, и криптики связались с Адамом. У него был контакт, который сумел устроить меня садовником в «НоваТы», хотя мы оба понимали, что это временный вариант и что меня скоро нужно будет оттуда убрать.
— Итак, она знает, и ты знаешь, что она знает, и она знает, что ты знаешь, что она знает, — подытоживает Тоби. — В тот момент, когда вы встретились на газоне.
— Совершенно верно. У меня было два возможных выхода: убийство и совращение. Я выбрал наиболее привлекательный вариант.
— Понятно, — говорит Тоби. — Я выбрала бы то же самое.
По его словам выходит, что им двигал голый расчет, но они оба знают, что это не единственный мотив. Прозрачный розовый пеньюар — сам по себе чрезвычайно веский довод.
В каком-то смысле Зебу не повезло с Люцерной. Хотя в другом смысле повезло, ведь никто не будет отрицать, что она…
— Эту часть можешь пропустить, — говорит Тоби.
— Хорошо, вот тебе сокращенная версия: она держала меня за яйца. В нескольких смыслах сразу. Но я не заложил ее тогда, после встречи в туалете, и она собиралась отвечать мне тем же при условии, что я буду к ней достаточно внимателен. Потом она на меня запала и никак не могла успокоиться: вынь да положь ей романтический побег с таинственным незнакомцем, который впервые явился — со свиным рылом — ее взору.
Мы направились в глубокий плебсвилль и по моему настоянию все время переселялись с места на место, что поначалу сходило за романтику. К счастью, никто — в смысле, никто из К.К.Б — не заинтересовался ее побегом, поскольку она не украла никакой ИС. Корпоративные жены иногда сбегали из охраняемых поселков, чисто от скуки. Это не было чем-то неслыханным. ККБ рассматривала подобные вещи как частное семейное дело — ну, насколько для нее любое дело могло быть семейным и частным. Поэтому ККБ почти не преследовала беглянок, особенно если муж не поднимал шума. А муж Люцерны, по-видимому, шуметь не стал.
Беда была в том, что Люцерна забрала с собой Рен. Милая, хорошенькая девочка, она мне нравилась. Но ей было слишком опасно жить в глубоком плебсвилле. Таких детей крали в секс-рабство — прямо днем, посреди улицы, даже если с ними были взрослые. Плебратва устраивала потасовку, брызгала секрет-бургеровским красным соусом, переворачивала тележку-гриль или солнцекар — иными словами, старый добрый отвод глаз — и когда родители вспоминали про ребенка, его уже рядом не было. Я не мог рисковать.
Зеб снова поменял форму ушей, отпечатки пальцев и рисунок радужки глаз — в «Здравайзере» уже наверняка знают, что он интересовался содержимым их компьютеров, и станут его искать, и тогда…
— И тогда вы трое объявились у вертоградарей, — говорит Тоби. — Я это хорошо помню; у меня с первого дня было ощущение, что тебе там не место. Ты не вписывался в общий фон.
— Ты имеешь в виду, что я не принимал обетов чего-то там и не пил эликсир жизни? Бог любит тебя, и червяков тоже?
— Ну да, что-то в этом роде.
— Да, я этого не делал. Но Адаму все равно приходилось меня терпеть. Я ему брат или как?
«Райский утес»
— К этому времени Адам уже собрал и построил свой парад уродов-экофилов, — говорит Зеб. — В саду на крыше «Райский утес». Ты там была. Еще там были Катуро и Ребекка. Нуэла — интересно, что с ней стало? Марушка-повитуха и все прочие. И Фило. Жалко его.
— Парад уродов? — переспрашивает Тоби. — Это как-то недобро звучит. Движение вертоградарей было чем-то бо́льшим.
— Да, согласен. Но жители плебсвиллей считали их именно парадом уродов. И хорошо: в тех местах было гораздо безопаснее слыть безобидными чокнутыми нищими. Адам ничего не делал, чтобы опровергнуть эту репутацию; наоборот, старался ее укрепить. Разгуливал по плебсвиллям в простом, но броском кретинском балахоне из вторсырья, а за ним шествовал хор, распевающий кретинские гимны. Проповедовал любовь к нашим копытным братьям перед тележками «Секрет-бургера». По всеобщему мнению, такое могли вытворять только полные психи.
— Если бы он этого не делал, меня бы сейчас тут не было, — говорит Тоби. — Он и дети вертоградарей утащили меня во время уличной потасовки. Я тогда работала… застряла в «Секрет-бургере», и на меня положил глаз тамошний менеджер.
