Он как бы между делом подошел к ним и заглянул Гленну через плечо. Понаблюдал немного за игрой, стараясь не лезть с непрошеными советами. Ни у одной из сторон не было явного перевеса. Старая дама играла быстро, хотя и без спешки. Гленн обдумывал каждый ход. Старушка явно заставляла его попотеть.
— Ферзь на аш-пять, — сказал наконец Зеб. На этот раз Гленн играл черными. Интересно, подумал Зеб, он выбрал черных из бравады или они разыграли, кому достанутся белые.
— Не думаю, — ответил Гленн, не поднимая головы, и передвинул коня, отражая возможный шах, который Зеб заметил только сейчас. Старая дама улыбнулась Зебу — по смуглой коже вокруг глаз разбежались морщинки, и вся она стала ужасно похожа на лесного гнома. Эта улыбка могла означать что угодно, от «Ты мне нравишься» до «Берегись».
— Как зовут твоего друга? — спросила она у Гленна.
Гленн посмотрел на Зеба и нахмурился — значит, не уверен в исходе игры.
— Это Шет, — сказал он. — Это Пилар. Твой ход.
— Здравствуйте, — кивнул Зеб.
— Приятно познакомиться, — ответила Пилар и перевела взгляд на Гленна. — Молодец, удачная находка.
— Пока, увидимся, — сказал Зеб Гленну и пошел загружаться порцией бескровных шашлыков — они в последнее время стали ему нравиться, несмотря на явно искусственную текстуру. Шашлыки он заполировал рожком «Вкуснятинки» со вкусом эрзац-клубники.
Он облизывал мороженое, оглядывал поле и выставлял баллы всем женщинам, которые попадались ему на глаза. Совершенно безобидное занятие. Шкала имела градацию от одного до десяти. Зеб не увидел ни одной женщины на десятку («Всегда готов!»), но обнаружил пару восьмерок («Можно обдумать»), кучку пятерок («За неимением лучшего»), несколько явных троек («Только за деньги») и одну несчастную двойку («Только за БОЛЬШИЕ деньги»). Но тут кто-то притронулся к его руке.
— Шет, не показывай удивления, — тихо сказали рядом. Он посмотрел вниз: это была крохотная Пилар с личиком, похожим на грецкий орех. Неужели она ему намекает? Не может быть. Но если вдруг да, то это может привести обоих в неловкое положение: как вежливо отказать ей?
— У тебя шнурки развязались, — сказала она.
Зеб уставился на нее. Какие шнурки? На нем сегодня туфли без шнурков.
— Добро пожаловать в Беззумные Аддамы, Зеб, — улыбнулась она.
Зеб закашлялся и выплюнул кусок «Вкуснятинки».
— Бля! — сказал он. Правда, у него хватило присутствия духа сказать это тихо. Адам с его дебильным паролем. Ну кто такое запомнит?
— Не пугайся. Я знаю твоего брата. Это я помогла устроить тебя сюда. Сделай скучное лицо, как будто мы беседуем о погоде, — она снова улыбнулась. — Увидимся на барбекю в следующий четверг. Договоримся сыграть в шахматы.
Она безмятежно поплыла прочь — туда, где играли в крокет. У нее была невероятная осанка: Зеб заподозрил, что она всю жизнь занимается йогой. При виде такой осанки он чувствовал себя положительно расхлябанным.
Ему страшно хотелось выйти в Сеть, пробраться зигзагами в чат «Вымирафона» и спросить Адама об этой женщине. Но он знал, что нельзя. Чем меньше говорится онлайн, тем лучше, даже если тебе кажется, что разговор происходит в защищенном пространстве. Сеть она и есть сеть — она полна дыр и существует для того, чтобы тебя уловить. Такой она и осталась, несмотря на все заявленные новейшие улучшения, непроницаемые алгоритмы, пароли и распознавание отпечатков пальцев.
А чего еще ожидать? Если крепостным-кодерам вроде него дают ключи от систем безопасности, в этих системах, конечно же, начнут обнаруживаться утечки. Платили наемным работникам мало, так что искушение взломать, проникнуть, разнюхать и продать за большие деньги было велико. Но и наказания становились все более жесткими, так что устанавливалось своего рода равновесие. Мастерство сетевых воров постоянно росло — Зеб знал это еще по работе в Рио. Теперь уже мало кто занимался хакерством просто ради забавы, или даже для того, чтобы выразить протест, как в «золотом веке», о котором ностальгически брюзжали пожилые дядечки в ретромасках анонимов, тусующиеся в темных, заросших паутиной, забытых углах Сети.
Да и что теперь толку от выражения протеста? Корпорации уже начали создавать собственные службы безопасности и захватывать контроль над вооружением: каждый месяц выходил какой-нибудь новый закон, регулирующий владение оружием, якобы в интересах общества. Эпоха прежней политики, с уличными демонстрациями, кончилась. С единичной мишенью вроде преподобного можно было сквитаться по-тихому, но любое общественное действо с участием толп, размахиванием флагами и битьем витрин кончилось бы залпом по ногам демонстрантов. Это доходило до населения все отчетливей.
Зеб доел мороженое и увернулся от Марджори — она звала его поиграть в крокет и сделала большие обиженные глаза, когда он сказал, что чувствует себя неловко с деревянными шарами. Он как бы случайно подошел туда, где все еще сидел Гленн, глядя на шахматную доску. Гленн заново расставил фигуры и играл с самим собой.
— Кто выиграл? — спросил Зеб.
— Я чуть не выиграл, — ответил Гленн. — Но она использовала атаку Гроба. Поймала меня врасплох.
— Что она вообще делает? Заведует чем-нибудь?
Гленн ухмыльнулся. Ему приятно было знать что-то, чего не знает Зеб.
— Грибами. Грибками. Плесенью. Сыграем?
— Завтра, — ответил Зеб. — Мне тяжело думать на полный желудок.
Гленн ухмыльнулся, глядя на него снизу вверх:
— Трус.
— А может, мне просто лень. А откуда ты ее вообще знаешь?
Гленн задержал на нем взгляд — чуть дольше и чуть жестче обычного; зеленые кошачьи глаза.
— Я же сказал. Она работает с моим папой. Он — в ее группе. И вообще она в шахматном клубе. Я с ней играю с тех пор, как мне было лет пять. Она неглупая.
Это был высший, по его меркам, и редкий для него комплимент.
Вектор
На следующее четверговое барбекю Гленн не пришел. Он и до этого дня два не появлялся. Не околачивался в столовой для сотрудников и не просил Зеба показать ему еще пару хакерских приемчиков. Он куда-то пропал.
Не заболел ли? А может, сбежал? Больше Зебу ничего в голову не приходило, и вариант побега он отмел: Гленн был явно слишком мал для этого, и никто не выпустил бы его из «Здравайзера» без пропуска. Хотя, если учесть недавно усвоенные им робингудовские приемчики, он, наверное, смог бы при желании подделать пропуск.
Была и еще одна возможность: вдруг маленький умник переступил черту? Вдруг он вломился в какую-нибудь суперсекретную корпоративную базу данных — чисто из любопытства, потому что не мог же он продать украденное на сером рынке в Китае или, скажем, Албании, которая в последнее время обрела актуальность. Если это произошло и его поймали, он сейчас сидит где-нибудь в комнате для допроса, и из его мозгов выкачивают содержимое. После такой обработки у человека в черепе оставалась вместо мозгов потрепанная губка для мытья посуды. Поднимется ли у них рука так поступить с ребенком? Да, вполне.
