— Да, — отвечает Тоби. — И друг Джимми-Снежнычеловека тоже.
— Бля ему помогает? — спрашивает одна из женщин.
— Да, — говорит Тоби. — Если что-то идет не так, Джимми-Снежнычеловек зовет его на помощь.
В каком-то смысле это правда.
— Бля живет на небе! — торжествующе говорит Черная Борода. — С Коростелем!
— Мы хотели бы услышать историю Бля, — вежливо говорит Авраам Линкольн. — И историю о том, как он помогал Джимми-Снежнычеловеку.
Джимми снова открывает глаза и щурится. Он смотрит на свое одеяльце с веселенькими рисунками. Трогает кошку со скрипкой, ухмылку луны.
— Это еще что? Корова, блин. Мозги как спагетти.
Он поднимает руку и прикрывает глаза от света.
— Он просит вас всех отодвинуться немножко назад, — говорит Тоби. И наклоняется поближе к Джимми, надеясь этим заглушить от зрителей его слова.
— Я все просрал, да? — говорит он. К счастью, очень тихо — почти шепчет. — Где Орикс? Она только что была здесь.
— Тебе надо спать, — говорит Тоби.
— Гребаные свиноиды меня чуть не съели.
— Теперь ты в безопасности, — говорит Тоби. Человек, очнувшийся после комы, вполне может галлюцинировать. Но как объяснить Детям Коростеля, что такое галлюцинации? «Это когда человек видит то, чего нет. Но если этого нет, о Тоби, как он может это видеть?»
— Кто тебя чуть не съел? — терпеливо переспрашивает она.
— Свиноиды, — повторяет Джимми. — Ну, эти здоровенные свиньи. Я думал, что и вправду съели. Извините. Мозги как спагетти, бля. Каша в голове. А что это были за типы? Которых я не застрелил.
— Сейчас тебе не надо ни о чем беспокоиться. Ты хочешь есть?
Нужно начинать его откармливать очень понемногу. Так лучше всего после голодовки. Если б только у них были бананы.
— Гребаный Коростель. Он меня наебал. И я все просрал. Бля.
— Все в порядке, — говорит Тоби. — Ты все сделал правильно.
— Да нет, бля. Можно мне выпить чего-нибудь?
Дети Коростеля, почтительно стоявшие поодаль, снова подходят к гамаку.
— Нам нужно над ним помурлыкать, о Тоби, — говорит Авраам Линкольн. — Чтобы он окреп. У него в голове что-то перепуталось.
— Ты прав, — отвечает Тоби. — У него явно что-то перепуталось.
— Это все потому, что он спал. И шел сюда, — говорит Авраам Линкольн. — Сейчас мы будем над ним мурлыкать.
— А потом он поведает нам слова Коростеля, — говорит женщина с кожей цвета черного дерева.
— И слова Бля, — говорит женщина с кожей цвета слоновой кости.
— Мы будем петь этому Бля.
— И Орикс.
— И Коростелю. Хороший, добрый…
— Я пойду принесу ему свежей воды, — говорит Тоби. — С медом.
— А выпить у вас нету? Бля, до чего ж мне хреново.
Рен, Голубянка и Аманда сидят на низкой каменной стене рядом с водонапорной колонкой.
— Как там Джимми? — спрашивает Рен.
— Он очнулся, — отвечает Тоби. — Но еще плохо соображает. Это нормально, когда человек долго был без сознания.
— Что он сказал? — спрашивает Рен. — Он не звал меня?
— А нам можно прийти его проведать? — спрашивает Голубянка.
— Он говорит, что у него в голове как будто спагетти, — отвечает Тоби.
— У него всегда были спагетти вместо мозгов, — говорит Голубянка. И смеется.
— Вы его знали? — спрашивает Тоби. Она уже поняла, что Джимми и Рен когда-то знали друг друга, и Аманда тоже его знала. Но Голубянка?
— Да, — говорит Рен, — мы уже все выяснили.
— Я была его напарницей по лабораторным работам в Здравайзеровской средней школе, — объясняет Голубянка. — По биологии. Введение в генный сплайсинг. Потом наша семья уехала на запад.
— Вакулла Прайс, — говорит Рен. — Он мне тогда рассказывал, что был в тебя ужасно влюблен! И что ты разбила ему сердце. Но ты никогда не отвечала ему взаимностью, да?
— Он был ужасный врун, — в голосе Голубянки звучит нежность, словно Джимми — капризное, но очаровательное дитя.
— А потом он мне разбил сердце, — продолжает Рен. — И одному Богу известно, что он рассказывал Аманде после того, как меня бросил. Вполне возможно, что это я разбила сердце ему.
— Я бы сказала, что он страдал нарушением привязанности, — говорит Голубянка. — Я встречала таких парней.
— Тогда он любил спагетти, — говорит Аманда; это самая длинная речь, которую слышала от нее Тоби с тех самых пор, как ее отбили у больболистов.
— В школе он любил рыбные палочки, — вспоминает Рен.
— Двадцать процентов настоящей рыбы! Помнишь? Одному Богу известно, что в них было на самом деле.
Рен и Голубянка смеются.
— Ну, они были вполне съедобные, — говорит Рен.
— Дрянь из искусственного белка. Но что мы тогда понимали? Мы их ели!
— Я бы сейчас съела рыбных палочек. И «твинки», — Рен вздыхает. — Они были такие ретро-нуво-винтажные!
— А на вкус как обивка от дивана, — говорит Голубянка.
— Я пойду к нему, — говорит Аманда. Она встает, поправляет на себе простыню, откидывает волосы со лба. — Поздороваться, спросить, не надо ли ему чего. Ему нелегко пришлось.
«Наконец-то!» — думает Тоби. Вот прежняя Аманда, которую она знала у вертоградарей. Проблеск ее былой энергии, неукротимости; тогда это называлось «стержень». Именно Аманда была заводилой во всяческих шалостях, испытательницей границ на прочность. Ей уступали дорогу даже мальчики постарше.
— Мы тоже пойдем, — говорит Голубянка.
— И скажем хором: «Сюр-приз!» — подхватывает Рен. Обе хихикают.
С разбитыми сердцами, кажется, разобрались, думает Тоби. У нее нет ощущения, что у Рен до сих пор что-то разбито. Во всяком случае, в связи с Джимми.
— Может, лучше немного погодить, — замечает она. Кто знает, что будет с Джимми, если, открыв глаза, он увидит трех былых возлюбленных сразу, склонившихся над ним, словно три Парки? Требуя от него вечной любви, мольбы о прощении, крови в кошачьем блюдце. Или еще того хуже — возможности нянчить его, играть в медсестру, удушить его своей добротой. Хотя, может, это ему и понравится.
Но Тоби напрасно беспокоится. Добравшись до гамака, они видят, что глаза у Джимми закрыты. Убаюканный мурлыканьем, он снова уснул.
Команда восторгателей выступила в поход по улице — то есть по тому, что когда-то было улицей. Впереди идет Зеб, потом Черный Носорог, за ним Американская Лисица, Катуро замыкает цепочку. Они движутся медленно, осторожно, пробираясь через мусор и обходя его. Им нельзя идти наобум — если вдруг где-то поджидает засада, они обязаны ее заметить. Тоби хочется побежать за ними, как будто она — брошенный ребенок, и закричать: «Стойте! Стойте! Возьмите меня с собой! У меня есть ружье!» Но в этом нет никакого смысла.
