Кто-то стучит по стенке рядом с ее дверью.
— Ты внутри, о Тоби?
Это мальчик, Черная Борода, пришел ее проведать. Возможно, он сознательно или подсознательно разделяет ее страхи и не хочет, чтобы она вдруг исчезла.
— Да, — отвечает она. — Я здесь. Подожди пока, где стоишь.
Она второпях драпируется очередной простыней. На сегодня пусть будет что-нибудь менее строгое, не с геометрическим, а с цветочным рисунком. Пышные розы. Сплетение лиан. Неужели она тщеславна? Нет, она празднует возрождение жизни — своей собственной. Такое у нее оправдание. Может, она выглядит смешно — как старая овца, что притворяется ягненком? Без зеркала не скажешь. Главное — расправить плечи и шагать уверенно. Она отводит волосы за уши и закручивает в узел. Вот так, чтобы никаких шаловливых прядей. Нужна и доля сдержанности тоже.
— Я отведу тебя к Джимми-Снежнычеловеку, — значительно говорит Черная Борода, когда она выходит к нему готовая. — Чтобы ты ему помогла. С опарышами.
Он горд тем, что выучил такое слово, поэтому повторяет еще раз:
— С опарышами!
Он лучезарно улыбается:
— Опарыши хорошие. Их сотворила Орикс. Они не сделают нам плохо.
Он искоса взглядывает на Тоби, желая убедиться, что запомнил все правильно. Потом снова улыбается.
— И скоро Джимми-Снежнычеловек уже не будет больной!
Он берет Тоби за руку и тянет вперед. Он знает всю последовательность ее действий — он, как маленькая тень, впитывает все, что она делает.
Тоби думает: «Если бы у меня был ребенок — он был бы такой? Нет. Он был бы совсем не такой. Хватит вздыхать о несбыточном».
Джимми все еще спит, но цвет лица у него заметно лучше, и температура нормальная. Тоби вливает в него ложкой воду с медом и грибной эликсир. Нога заживает быстро; скоро опарыши уже не понадобятся.
— Джимми-Снежнычеловек идет, — сообщают ей Дети Коростеля. Сегодня утром при нем дежурят четверо, трое мужчин и женщина. — Он идет очень быстро, у себя в голове. Скоро он будет здесь.
— Сегодня? — спрашивает она.
— Сегодня, завтра. Скоро, — они улыбаются ей.
— Не беспокойся, о Тоби, — говорит женщина. — Джимми-Снежнычеловек теперь в безопасности. Коростель посылает его обратно к нам.
— И Орикс тоже, — говорит самый высокий из мужчин. Кажется, его зовут Авраам Линкольн. Тоби нужно постараться запомнить их имена. — Она тоже его посылает.
— Она приказала своим Детям его не трогать, — говорит женщина (Императрица Жозефина?).
— Несмотря на то что у него слабая моча, и Дети Орикс сначала не понимали, что им нельзя его есть.
— Наша моча сильная. Моча наших мужчин. Дети Орикс понимают такую мочу.
— Те Дети Орикс, у которых острые зубы, едят тех, у кого слабая моча.
— И Дети Орикс, у которых клыки, тоже иногда их едят.
— И Дети Орикс, которые подобны медведям — те, у которых большие острые когти. Мы не видели медведя. Зеб однажды съел медведя, он знает, что такое медведь.
— Но Орикс велела им не есть его.
— Велела им не трогать Джимми-Снежнычеловека.
— Коростель послал Джимми-Снежнычеловека, чтобы он о нас заботился. И Орикс тоже его послала.
— Да, и Орикс тоже, — соглашаются остальные. Один из них начинает петь.
Девичьи секреты
За завтраком сегодня оживленно.
Белоклювый Дятел, Дюгонь, Майна и Колибри уже поели и с головой ушли в спор об эпигенетике. В какой степени поведение Детей Коростеля обусловлено генами, а в какой — культурой? Есть ли у них вообще что-то такое, что можно назвать культурой, отдельное от экспрессии генов? Или они скорее похожи на муравьев? А как же пение? Да, это, несомненно, некая форма коммуникации, но что оно собой представляет — просто обозначение своего участка, как у птиц, или его можно считать искусством? Это ни в коем случае не может быть искусство, говорит Белоклювый Дятел. Майна заявляет, что Коростель не мог объяснить это пение и был против него, но устранить пение не удалось, так как в результате получались существа, лишенные эмоций, неспособные возбудиться и недолговечные.
Цикл спаривания, конечно, обусловлен генетикой, как и изменения окраски женского живота и гениталий при течке, а также соответствующие процессы у мужчин, говорит Колибри. И всего, что ведет к полисексуальным актам. У оленей или овец это называлось бы гоном, говорит Белоклювый Дятел. А будет ли меняться поведение Детей Коростеля при изменении внешних обстоятельств? К сожалению, в куполе «Пародиз» не было возможности проверить. Все соглашаются, что это прискорбно. Можно было бы сделать несколько вариаций и провести эксперименты, говорит Дюгонь. Но Коростель правил железной рукой, объясняет Майна, и был ужасно догматичен: даже слышать не желал ни о каких возможных улучшениях, кроме тех, что придумал сам. И уж конечно, он не хотел, чтобы его лучший труд испортили добавкой потенциально некачественных атрибутов, говорит Колибри, ведь он планировал продавать Детей за безумные деньги. Во всяком случае, он так говорил, замечает Майна.
— Конечно, он нам врал всю дорогу, — это Белоклювый Дятел.
— Это правда, но он умел добиться результатов, — отзывается Дюгонь. — Сволочь.
— Важный вопрос тут не «как», а «зачем», — говорит Белоклювый Дятел, глядя в небо, словно Коростель и вправду сидит там и готов в ответ поразить их громом. — Зачем он это сделал? Зачем смертельный вирус в таблетках «Нега-Плюс»? Зачем уничтожать человечество?
— Может, он был непоправимо испорчен, — предполагает Дюгонь.
— Чисто ради аргумента — и ради объективности — возможно, он считал, что непоправимо испорчена вся планета, — говорит Майна. — Истощение биосферы, бешеное потепление и все такое.
— А если Дети Коростеля — это предложенное им решение проблемы, он должен был знать, что им потребуется какая-то защита от таких, как мы, с нашими агрессивными, а иногда и кровожадными повадками, — говорит Белоклювый Дятел. — Вид Homo Sapiens Sapiens — жадные конкистадоры-насильники. А в некоторых отношениях…
— Между прочим, наш вид произвел на свет Бетховена, — замечает Дюгонь. — И все мировые религии, и всякое такое. От этих ничего подобного точно не дождешься.
Рядом стоит Белая Осока — она внимательно вглядывается в говорящих, но, кажется, не слушает. Если кто и слышит голоса, то скорее всего она, думает Тоби. Она хорошенькая — возможно, самая красивая среди беззумных аддамиток. Вчера она предложила начать утреннюю группу йоги и медитации, но на призыв никто не откликнулся. На ней серая простыня с белыми лилиями; черные волосы уложены в высокий узел.
Аманда сидит в торце стола. Она по-прежнему бледная и вялая; Голубянка и Рен суетятся вокруг нее, уговаривая поесть.
