– Хто там? – раздался из-за двери кашляющий, хрипящий голос.
Варя поморщилась, представив себе старого трухлявого гриба за дверью, который абсолютно точно ничего дельно не вспомнит, но душу вытрясет.
– Лидия Кондратьевна, я насчет вашего бывшего соседа, Олега Петровича Толмачева. Меня Варя зовут, – напрягая связки, прокричала она в самую дверную щель, чтобы старый одышливый глухарь за дверью ее уж точно расслышал.
Замки брякнули, дверь распахнулась.
– Входите, – прохрипел из мрака прихожей голос. – В комнату проходите.
Варя вежливо поклонилась хриплой темноте и двинулась, куда велели. Комната у старухи Кузьминой была очень даже современная, наверное, внуки или дети ремонт делали, и обставлена со вкусом.
– Садитесь, – раздался за Вариной спиной голос, и на середину комнаты выплыла его обладательница.
Ни на трухлявый гриб, ни на старого глухаря Лидия Кондратьевна похожа не была.
Невысокая, стройная, с прямой спиной и элегантно уложенными седыми волосами, Лидия Кондратьевна смотрелась дамой из высшего общества, а не завсегдатаем дворовых лавочек.
– Здравствуйте, – кивнула Варя, сраженная таким неожиданным поворотом.
– Вы сказали, вы родственница Олега Петровича? – усаживаясь в кресло и вытягивая облаченные в черные брюки длинные ноги, уточнила хозяйка. Голос ее звучал по-прежнему хрипло, но огромная цветастая шаль, в которую куталась хозяйка, теперь безошибочно сообщала, что она просто простужена. Досадное недоразумение посреди лета.
– Нет, я не родственница, – решила не хитрить Варя, всегда предпочитавшая достойную правду сомнительной лжи. – Я искусствовед, занимаюсь поисками картины Репина, некогда принадлежавшей Олегу Петровичу. Портрет писателя Всеволода Гаршина. Возможно, вы его видели, если бывали в гостях у покойного?
– Да, – глядя куда-то в сторону затуманившимися глазами, проговорила Лидия Кондратьевна. – Я бывала у Олега и помню этот портрет. Кажется, потом он перешел по наследству кому-то из его дальних родственников. Квартира приватизирована не была и отошла государству, а вот вещи они забрали.
– Да-да, теперь у картины появились новые хозяева, им она так же досталась по наследству. И вот теперь пропала, а я выясняю историю картины, – торопливо пояснила Варя, спеша перейти к заинтересовавшей ее детали. – Вы были близко знакомы с Олегом Петровичем?
– Да, мы были дружны. Когда погибла Татьяна, его супруга, он остался совершенно один. Сын работал где-то в пустыне, какой-то геодезический проект воплощал в жизнь, потом с ним случилось несчастье, укусила ядовитая змея, помощь вовремя не подоспела, и он погиб.
– В пустыне, от укуса змеи? – недоверчиво переспросила Варя.
– Да, ему было около тридцати, – кивнула Лидия Кондратьевна.
Какая интересная у людей жизнь, поразилась Варя. Змеи, пустыни, и это в скучные времена застоя. Или нет?
– А когда это случилось? – с интересом спросила Варя.
– В девяносто втором году, – после секундной паузы ответила Лидия Кондратьевна.
Значит, при социализме.
– И что, Олег Петрович остался один?
– Да, Татьяна умерла вскоре после гибели Андрея. Сердце. Невестка быстро вышла замуж, а внуков у них не было, – пояснила Лидия Кондратьевна и, прикрывшись шалью, сильно закашляла, – простите, аллергия, – пояснила она. – Неделю на улицу не выхожу, даже окна не открываю, сижу вот возле воздухоочистителя, и то не помогает, – кивнула она в сторону огромного серого агрегата, стоящего на полу возле ее кресла.
Ах, вот в чем дело, с облегчением выдохнула Варя, не любившая инфекций и особенно тех, кто их разносит. Мама в детстве всегда сердилась, когда кто-то из родителей приводил в детский сад простуженного ребенка:
– Ну, болеешь сам, посиди дома, вылечись, а других не заражай. К тому же инфекция, перенесенная на ногах, может нанести детскому организму непоправимый вред!
И в дальнейшем, заслышав в театре или на концерте чей-то придушенный кашель или хлюпанье сопливого носа, Ирина Ивановна брезгливо доставала платок, закрывала им нос и искала глазами источник заразы. Если в общественном месте раздавалось чье-то чихание, мама тут же приказывала Варе задержать дыхание, бежать из магазина, автобуса или салона красоты без оглядки. Вирусы!
Понятно, что у послушной домашней девочки Вари мамины наставления записались на подкорку мозга, и потому, находясь в непосредственной близости от кашляющей Лидии Кондратьевны, она испытывала болезненную тревогу и необоримое желание бежать куда подальше.
Но если это аллергия, то тогда ладно.
– А как попала к Олегу Петровичу эта картина? – обретя душевную гармонию, вернулась к главной теме беседы Варя. – Ведь, насколько я понимаю, он не был коллекционером.
– Вы правы, не был. Картина досталась их семье случайно. К Олегу она перешла от дальнего родственника, а к нему попала во время войны. Олег Петрович рассказывал, что во время блокады его родственник, кажется, его звали Степан Толмачев, жил в большой коммуналке, но после первой блокадной зимы их в квартире осталось только трое, он, его сестра, она потом погибла во время бомбежки, и их соседка. Остальные то ли умерли, то ли эвакуировались, – механически поправляя выбившуюся из прически непослушную густую прядь, рассказывала Лидия Кондратьевна. Руки у нее хоть и подверглись воздействию возраста – пигментные пятна, узловатые суставы, – тем не менее сохранили красивую форму. – И вот эта соседка, умирая, передала родственнику Олега Петровича картину. И вы знаете, что удивительно? – наклонившись к Варе и сделав загадочное лицо, проговорила Лидия Кондратьевна. – С этой картиной связана прямо-таки мистическая история.
– В самом деле? – наклонилась ей навстречу Варя. Она не верила в мистику, но очень часто такие предания помогают разобраться в истории картины.
– Понимаете, эта соседка, которая отдала родственнику Олега картину, перед смертью попросила его передать картину ее сыну. У нее сын был на фронте. Или, если тот не вернется, как только закончится война, отдать эту картину в музей. И заставила родственника Олега поклясться, что тот так и сделает. Родственник поклялся, – глубоким, полным скрытого намека голосом рассказывала Лидия Кондратьевна, – но его сестра сказала, чтобы он не смел эту картину никому отдавать. Оказывается, эту картину во время революции отняли у какой-то женщины. Она была то ли любовницей человека, изображенного на портрете, то ли сестрой. Точно не помню. И когда картину отнимали, то хозяйка прокляла этих экспроприаторов. А сестра родственника Олега служила у нее домработницей и сказала, что у этой женщины, кроме нее, никого из родственников не осталось, эмигрировали и пропали в Париже, так что она, умирая, все завещала этой самой сестре, которая была у нее прислугой. Значит, и картина принадлежит им. Сестра эта вскоре погибла во время бомбежки, а ее брат, родственник Олега, все же собирался отдать картину или в музей, или наследнику, если тот не погибнет. Но когда война закончилась, родственник Олега Петровича расстаться с Репиным не смог. Пожадничал, хотя сын той женщины и вернулся с войны. И знаете что? – загадочно понизив голос и наклоняясь к Варе, спросила Лидия Кондратьевна. – Зря он так поступил. На него обрушились всяческие несчастья. Потеря близких, карьерный крах. В итоге он совсем опустился и незадолго перед смертью по секрету то ли в горячечном бреду, то ли в здравом уме рассказывал, что мужик с портрета выходит, пугает его и корит за то, что не отдал картину наследнику. Вот.
