Она сама готовила обед, когда они возвращались из школы, и отправляла детей гулять. За редким исключением, домашние обязанности были на старших дочерях. Вторая по старшинству дочь Абрамчиков, Сала, вспоминает: «Одна всегда держала на руках кого-то из малышей, вторая стирала одежду на доске». Когда подросли следующие две дочери, Эстер и Бала, то и они принялись за домашнее хозяйство. В меру сил помогали следующие по возрасту дети, Бернард (Берек) и Моник, а самые младшие – близнецы Дорка (Дора) и Хеник, родившиеся в 1931-м и их сестра Аничка (1933) – были совсем маленькими.
Рахель ощущала груз ответственности, возложенный на ее плечи. «В отличие от других детей, мы никогда не ссорились». Именно ее мать просила следить за поведением остальных детей и соблюдением порядка. Всю свою жизнь она была своего рода воспитателем. Возможно, из-за непрекращающихся обязанностей, Рахель была самой худой в семье и создавала впечатление болезненности. Сала, живая и полнокровная красавица, выступавшая с песнями и танцами в местных театральных кружках, говорила: «Рахель всегда недоедала, в отличие от остальных членов семьи».
Благодаря серьезной материальной помощи со стороны родителей Фейги, питались они очень хорошо: сдобными пирогами, утками в яблоках, курицей со сливами. Обеденному времени было отведено важное место, в самые тяжелые времена жизни вся семья Рахель будет вспоминать о веселых трапезах, когда все они собирались за столом. Четыре старшие дочери были популярны среди сверстников. Они были хорошо образованны, говорили на нескольких языках, среди их друзей были люди разных вероисповеданий. Сала слыла настолько красивой, что ее портрет нарисовала учительница изобразительного искусства. «Это большая честь, в то время я была ее любимицей», – вспоминает Сала.
Семейный бизнес процветал, дома они ни в чем не нуждались, но угроза никогда не исчезала: положение евреев в Польше было нестабильным, их существенно ограничивали в правах, в том числе и на выборах местного правительства. Любой мог забрать у них все что угодно, а пожаловаться они могли только своему раввину или суду общины. Это положение сказывалось на настроениях еврейской общественности, молодежь старалась уехать и начать новую жизнь там, где они не будут жить в постоянном ожидании напастей.
Сионизм, появившийся в конце XIX века, притягивал к себе все больше людей. Одной из основных целей сионизма как идеологии было возвращение всех евреев в Эрец-Исраэль (Землю Израиля). Там евреи надеялись построить государство, в котором нет места притеснениям. Старики мечтали уехать туда, чтобы умереть «ближе к Богу». Некоторые, как отец Рахель, предпочитали Азербайджан, где евреям обещали предоставить безопасные условия для жизни. Молодые семьи без твердых религиозных принципов готовы были жить в любой стране, где можно безопасно растить детей в атмосфере равноправия и понимания.
С 16 лет Рахель состояла в Еврейском национальном фонде, целью которого был сбор денег на землю в Палестине. Она часами представляла, как переедет туда и будет жить честным трудом. Рахель провела всю свою юность в качестве няньки, поэтому втайне решила выйти замуж за состоятельного жениха, как только найдется подходящая кандидатура. Она вышла замуж сразу после школы. Жениха звали Мойше Фридман, чаще Морис или Моник, симпатичный молодой человек. Его семья – вдова-мать Ита, Моник и двое старших братьев, Давид и Авнер – владела текстильной фабрикой. Причем предприятие было настолько крупным, что туда принимали на работу и неевреев, что было крайне необычной практикой.
Именно Ита, мать Моника, рожденная в Венгрии, поддерживала производство и продолжала его расширение после смерти отца семейства от туберкулеза, который чуть не погубил и саму Иту. Несмотря на последствия туберкулеза, который сказался на ее здоровье, она стала полноправной хозяйкой всей организации. Ита обожала своих сыновей и пообещала себе сделать все возможное, чтобы ее сыновьям было что наследовать.
Моник и Рахель поженились в марте 1937 года, сразу после окончания Рахель старших классов. За время своего взросления девушка обрела множество качеств, присущих идеальной еврейской жене, коей она и стала для Моника. Монику был 21 год, Рахель – 18. На момент их женитьбы у Фейги еще были 6-летние близнецы и 4-летняя Аничка. Многострадальная мать, должно быть, сильно скучала по старшей дочери.
Моник Фридман разделял интерес жены к сионизму, вместе они вступили в молодежную организацию «Гордония», пропагандирующую проживание в киббуцах и возрождение иврита. Исходя из этих соображений, они решили устроить скромную свадьбу. Влиятельная мать Моника рассчитывала, что ее дети будут жить в соответствии с их положением в обществе, поэтому у молодоженов не было выбора – они переехали в собственный дом в Лодзи. Послевоенная инфляция попортила кровь тысячам людей по всей Европе, но почти никак не сказалась на состоятельности людей, достаточно сообразительных и инвестировавших в производство и золото.
«Я вышла замуж за очень состоятельного человека и не было нужды работать, – говорила Рахель. – Мы жили намного лучше большинства». Они не сразу обзавелись детьми, вначале хотелось пожить друг для друга и заниматься развитием производства. Да и Рахель уже достаточно времени провела с детьми.
Лодзь, побывавшая под прусским, немецким и польским правлением, была одной из самых густонаселенных местностей с высокоразвитой инфраструктурой в мире. В этом впечатляющем мегаполисе с огромными домами, бульварами во французском стиле и красивейшими парками была вторая по величине (после варшавской) еврейская община, что составляло 30 % от миллионного населения города. В остальные 70 % входили поляки и немцы. В городе было около 1 200 текстильных предприятий, благодаря чему Лодзь стала центром польской торговли во время индустриальной революции и магнитом притягивала рабочую силу. Определенно в таком процветающем городе Моник и Рахель нашли себе больше занятий, чем в Пабьянице. Рахель, освободившаяся от обязанностей няньки-воспитательницы, смогла больше времени посвящать сбору средств, а Фридманы обдумывали открытие новой фабрики в Варшаве, где они уже обзавелись квартирой. Однако планы были сорваны. Адольф Гитлер аннексировал Австрию и депортировал оттуда всех поляков. Стало ясно, что игнорировать рейхсканцлера больше не получится. После Хрустальной ночи стали очевидны его намерения. Евреи Германии, Австрии и Судетской области спешно бежали, над этим думали и Моник с Рахель. Многие их друзья-сионисты уезжали в Палестину. Но что бы они делали в Леванте, вдалеке от родных и близких? Как они будут жить в непривычно жарком восточном климате?
Вариант побега всегда оставался открытым, Гитлер со своими фанатиками были достаточно далеко, и люди надеялись, что он удовлетворится захваченными территориями. Даже если он дошел бы до Польши, надеялись Фридманы, его гонения будут сосредоточены на религиозных евреях, а не на состоятельных ассимилировавшихся гражданах вроде них.
После длительных раздумий Моник и Рахель решили остаться на родине. Они выглядели как немцы и отлично знали немецкий. У них был хороший бюджет и много друзей среди неевреев. Пока по городу не зазвучал топот начищенных солдатских сапог, они считали, что находятся вне опасности. «Нацистские зверства меня не удивляли. Удивляло, что нацисты – немцы», – вспоминает Рахель. Кроме того, молодая семья не могла представить, что где-то они могут жить лучше, чем в своих привычных условиях. До конца они надеялись, что даже если потеряют имущество, все равно как-нибудь да выберутся.
