Эти народы объединены в единую, пусть даже и проходящую мучительные катаклизмы цивилизацию только одним: русской культурой, специфика которой исключительно высока и фатально недооценивается нами на протяжении почти всей нашей истории.
Отсутствие границы гуманизма
Большинству культур свойственно четкое проведение границы гуманизма. Их представители отделяют «своих», признаваемых людьми не только биологически, но и социально (то есть не просто «имеющими права», но и «равноправными себе»), от «чужих», на которых гуманистические принципы, даже формально признаваемые всеобщими, на деле не распространяются.
Хорошо известны и подробно описаны культуры, считающие людьми в полном смысле слова лишь кровных родственников. Интеллигенция обычно умиляется многочасовым выяснениям наличия или отсутствия исчезающе дальнего родства, происходящим при встречах носителей таких культур. Между тем исходной причиной столь трогательного ритуала часто является не сентиментальность или воспитанность, но жесткий прагматизм. Выясняя вопрос о кровном родстве, носители таких культур прилагают огромные усилия совсем не для того, чтобы при случае передать троюродной бабушке привет от внучатого племянника. Совместное перебирание ветвей генеалогических деревьев служит совершенно иной цели: выяснить, кто сидит перед ними — человек или же биологический объект, которого можно без зазрения совести обмануть, а то и убить
[6]
.
Общеизвестны культуры, не считающие людьми в полном смысле этого слова представителей другого народа, другой расы или другого вероисповедания, не говоря уже о женщинах.
Довольно часто проводится граница гуманизма и по социальному признаку. Так, последовательный кальвинизм отказывал и отказывает в праве быть полноправным человеком беднякам (и во многих некальвинистских в целом странах бедняки очень долго не имели политических прав). Недолго, но убедительно существовавшая культура диктатуры пролетариата (или в случае «красных кхмеров» и некоторых менее известных аналогов — диктатура крестьянских партизан) отказывала в социальной полноценности богачам и священникам, а весьма часто и «буржуазной интеллигенции».
Интересен подход современной американской политической культуры: насколько можно понять, люди признаются в ее рамках полноценными людьми в социальном смысле слова в случае соответствия хотя бы одному из трех принципов:
• образа жизни (под которым понимается жизнь в условиях, признаваемых американским государством демократическими);
• политических убеждений (искреннее стремление к демократии западного образца, причем степень искренности определяют сами американцы);
• политической целесообразности (жизнь в странах, являющихся союзниками США).
Весьма существенно, что все эти критерии изначально являются субъективными и всецело определяются интересами американского государства. В зависимости от ситуации и вне связи со своими личными качествами одни и те же люди могут становиться безупречно «своими» или же выталкиваться за границу гуманизма, где их можно обвинять в чем угодно, «вбамбливать в каменный век» и морить химическим оружием, как тараканов.
В этой гибкости и прагматичности, в полном подчинении самой картины окружающего мира конкретным интересам принимающего решения субъекта — будь то индивид или государство — кроется один из секретов эффективности американского общества.
Как, впрочем, и одна из причин широкого распространения ненависти к нему.
Существенно, что до настоящего времени история человеческой цивилизации была связана с расширением границы гуманизма, с расширением круга признаваемых людьми. Собственно, это медленное и сопровождающееся откатами, но неуклонное расширение и представляется в настоящее время основным содержанием социального прогресса человечества.
Как было показано выше, глобальный экономический кризис может не просто остановить это расширение — он может обернуть (и уже отчасти оборачивает) его вспять. Неизбежное в этом случае признание недочеловеками, подлежащими уничтожению, сотен миллионов, а скорее всего, и миллиардов людей будет означать отступление цивилизации в кромешный мрак варварства, в новые Темные века. На их фоне раннее Средневековье покажется эпохой просвещения, а Гитлер — наивным гуманистом.
Русская культура в этом историческом контексте уникальна своим органическим отрицанием бесчеловечного мейнстрима. Это едва ли не единственная культура современного мира, носитель которой a priori воспринимает как человека в социальном смысле слова любого, являющегося человеком биологически. Именно в этом наиболее выпукло и полно выражается ее всеобщий, всеохватывающий, космический характер.
Этот подход настолько органичен для нас, что мы не сознаем его уникальность. Нам кажется, что все относятся друг к другу как к людям и по-другому нельзя, и лишь когда нас начинают резать, как баранов, или морить либеральными реформами, у нас возникают смутные подозрения, которые мы разрешаем обвинением конкретных «врагов» в бесчеловечности.
Между тем проблема наша заключается вовсе не в бесчеловечности наших конкурентов, но, напротив, во всечеловечности русской культуры, являющейся в этом отношении уникальной.
Вероятно, данная особенность связана с многоплеменным, а по мере расширения и многонациональным характером русской культуры, а затем по мере освоения ею новых пространств — и самого русского этноса.
Не стоит забывать, что Россия, а длительное время и русский народ неуклонно формировались именно за счет признания «своими» людей других наций и даже религий. Это естественный для нас образ жизни, органически свойственный нашей культуре метод экспансии.
По сути дела, наше общество еще во времена Московского царства складывалось как «политическая нация»: как сообщество людей, объединенных ценностями (и даже не образом жизни, который может отличаться очень сильно), и потому максимально открытое для всех, готовых разделять эти ценности. Поэтому мы и считаем человеком, равным себе и обладающим всеми человеческими правами, не просто «своего», но всякого, кто потенциально может стать «своим», то есть всех не-преступников и не-врагов.
Именно всечеловечность русской культуры делает недопустимым вновь активизировавшиеся попытки урезать границы России до территории «чисто русских», исторически населенных этническими русскими регионов. Порочность этой идеи, интенсивно продвигаемой именно либеральными фундаменталистами и профессиональными западниками, заключается даже не только в практических вопросах вроде того, в югу или к северу от Мурманска лежит граница Северного Кавказа и зачем России отдавать свою нефть и газ китайцам (которые неминуемо освоят азиатскую часть России при таком подходе).
Фундаментальная порочность идеи сжатия России до этнических границ (то есть много у́же границ XV века) заключается в ее полном отрицании русской культуры, ее всечеловеческой сущности, не позволяющей, но прямо требующей считать «своим» любого, кто осознанной подлостью не доказал обратное.
