Интересным проектом, обсуждаемым китайскими специалистами как потенциальная возможность, является превращение юаня в международную резервную валюту на основе введения его золотого обеспечения. Это кардинально повысит международный спрос на него, качественно расширив и углубив при этом влияние Китая, за что (при отсутствии необходимых встречных мер валютного регулирования) придется заплатить укреплением юаня и, соответственно, болезненным снижением конкурентоспособности китайской экономики.
Для решения этой задачи необходимо добиться качественного снижения зависимости Китая от экспорта, по крайней мере, на рынки развитых стран (правда, это снижение уже началось осуществляться с их стороны в принудительном порядке, в рамках ограничений, незначительных лишь на первом этапе, доступа китайских товаров на свои рынки). Принципиально важно, что превращение юаня в международную резервную валюту, равноправную американскому доллару, уничтожит гегемонию США и, соответственно, качественно ослабит их позиции в глобальной конкуренции. В настоящее время такое развитие событий — единственный способ гарантированно избежать третьей мировой войны, усердно разжигаемой заметной частью связанного с США глобального управляющего класса для списания их заведомо безвозвратных долгов.
Цикличность китайской истории и невозможность глобального проекта
На протяжении своей 4700-летней практически непрерывной письменной истории Китай регулярно переживал периоды возвышения и падения.
Строго говоря, принципиальное отличие от других цивилизаций заключается не в самой цикличности развития (диалектику, в конце концов, никто не отменял), а в способности Китая неуклонно, раз за разом выживать в своих падениях — это и позволяет проявиться данной цикличности вполне наглядным и однозначным образом.
Расцвет цивилизации, как правило, сопровождался быстрым накоплением впечатляющих богатств и столь же впечатляющим усложнением социума. Первое вело к росту социальной напряженности, так как бесправные и удерживаемые на грани выживания низы начинали требовать своей доли общественного пирога (при этом разнообразные тайные общества, опирающиеся на беднейших крестьян, но имеющие заметное политическое влияние, исторически являются такой же естественной и неотъемлемой формой самоорганизации китайского общества, что и семья).
Второе способствовало усложнению и разбуханию бюрократии, которая становилась слишком масштабной и потребляла чрезмерную часть общественного продукта, но при этом в силу сложности своей структуры запутывалась в себе самой и утрачивала эффективность.
В результате естественный рост протестов накладывался на столь же естественное падение эффективности управления, его качественное удорожание и рост интриг внутри него, что создавало полноценный болезненный кризис, иногда разрешаемый внешним завоеванием.
При этом качество китайской культуры (включая, разумеется, управление и производство) было настолько высоким, что завоеватели, будь они варварами-маньчжурами (как в случае последней династии), или соседями, или восставшими крестьянами, не заменяли ее своей, но старались максимально использовать, вливая свое вино в китайские имперские мехи и весьма быстро перерабатываясь в соответствии с их стандартами.
Китайская культура, включая механизм управления, таким образом, переваривала все внутренние и внешние разрушающие влияния, сохраняя себя в целости и медленно совершенствуясь, несмотря на действительно чудовищные социальные катаклизмы и колоссальные жертвы.
Как шутят некоторые синологи (но, разумеется, всего лишь только шутят в расчете на не интересующуюся темой аудиторию), первая безупречно мирная передача власти за всю историю случилась в Китае в 2002 году, «возможно, из-за общего эмоционального шока, вызванного терактами 11 сентября».
Накопление значительного количества внешних вызовов и внутренних диспропорций позволяет предположить, что в настоящее время Китай приближается к моменту качественного перелома, традиционной смены тенденции от возвышения к новому провалу и погружению во внутреннюю смуту.
Самые разнообразные показатели — от динамики экономического развития до перерождения правящей элиты из патриотов в менеджеров и смены общественной психологии, а также ряд профессиональных синологов указывают на 2017–2019 годы как на период возможного драматического внутрикитайского катаклизма.
Разумеется, он далеко не предопределен, и Китай теоретически все еще может не только преодолеть, но и попросту не допустить его. Вместе с тем по ряду направлений своего развития — и далеко не только по рассмотренным выше экономическим, экологическим и социально-психологическим параметрам — Китай вплотную приблизился к пределу своих возможностей, кажущемуся объективным.
Прежде всего, бурное, уверенное и, что не менее важно, независимое развитие Китая поневоле превратило его во второе по значимости и влиянию государство мира после США.
Естественное и вполне рациональное стремление обеспечить безопасность своего развития от возможных американских ударов властно диктует ему превращение во вторую сверхдержаву. Приступив к формированию нескольких крупных авианосных соединений («флотов» по американской терминологии), а также созданию надежного транспортного трансъевразийского пути на европейский рынок, Китай встал на этот путь и начал уверенное и быстрое движение по нему.
Возвышение Китая, превращение его во вторую мировую державу и происходящий на наших глазах возврат от однополярного мира тотального американского доминирования к новой биполярной системе (при которой история человечества заключается в основном стратегическом противостоянии сколь угодно тесно связанных друг с другом экономически США и Китая, сдерживаемом акторами второго уровня в виде Евросоюза, Японии, Индии и, если удастся, России) автоматически превращает его (прежде всего на основе Пекинского консенсуса) в альтернативу американскому пути развития и Западу в целом, в некую новую надежду для всего мира.
Парадокс заключается в том, что самому Китаю это категорически не нужно: играть роль примера для всего человечества он не хочет и не может в первую очередь потому, что оно ему глубоко безразлично.
Китайская скромность (до самого последнего времени руководители официально провозглашали Китай бедной страной, ссылаясь на ВВП на душу населения, и получали на этом основании соответствующую помощь со стороны ООН) и категорическое нежелание играть какую бы то ни было глобальную роль вызваны далеко не только завещанным Дэн Сяопином стремлением экономить силы для развития и избегать конфликта с американскими «хозяевами мира» до тех пор, пока в этом конфликте Китаю не будет гарантирована победа.
Значительно более важным является то, что Китаю действительно глубоко безразличен весь остальной мир: китайская культура предельно китаецентрична, и лидерство в мире, населенном варварами, является несчастьем и трагедией и потому в принципе не может быть целью.
Поэтому китайские специалисты маскируются и стремятся накопить силы, не ввязываясь в преждевременные конфликты, когда отрицают претензии Китая на глобальное лидерство и отказываются даже обсуждать конфликты, не затрагивающие непосредственно интересы Китая (правда, по мере развития последнего и расширения его влияния таковых становится все меньше).
