Рыночные отношения отходят на второй план
Таким образом, на наших глазах — и с непосредственным участием некоторых из нас — глобальный рынок вполне естественно и закономерно породил глобальные монополии: их в принципе некому регулировать, в силу отсутствия межпланетных сообщений им в принципе не с кем конкурировать — и они в полном соответствии с экономической теорией загнивают.
Отнюдь не только вся мировая финансовая система — вся мировая экономика под истошные крики о намечающемся и уже даже начавшемся выходе из кризиса вот уже скоро десятилетие (официально с августа 2008 года, однако кризисные явления проявились в экономике США в сентябре 2007-го, а возникли и стали наблюдаемыми и вовсе на год раньше) раскачивается на грани глобальной депрессии. В пропасть этой депрессии — может быть, не «великой», как 80 лет назад, но уж точно, как минимум, большой и долгой — одинаково страшно заглядывать и профессиональным фондовым оптимистам, и «соловьям Апокалипсиса».
Тревожным звоночком во время паники по поводу аварии на АЭС «Фукусима» стало прямое и недвусмысленное предупреждение денежных властей США в адрес японского государства, чтобы оно и не думало продавать американские государственные облигации.
Это уже не пугающий рост доли краткосрочных бумаг в общем объеме займов американского государства — это прямое, внеправовое и весьма существенное ограничение их ликвидности, балансирующее, по сути дела, на грани технического дефолта. Недаром крупнейшим кредитором правительства США стала ФРС.
Стандартным позитивным выходом из ситуации загнивания монополий в отсутствие источника внешней конкуренции (а для глобального рынка такого источника попросту не существует) представляется технологический рывок, который ослабляет степень монополизации. Но именно поэтому глобальные монополии стремятся сдержать технологический прогресс — и надгосударственный всеобщий глобальный управляющий класс выполняет эту функцию. Человечество, всего лишь поколение назад вполне обоснованно мечтавшее о космосе и бесплатной энергии, сегодня может рассчитывать лишь на 3D-телевизор, очередной айфончик и «диет-колу».
А раз быстрый позитивный выход через технологический рывок в современных условиях глобального монополизма не представляется возможным, наиболее вероятной становится попытка негативного выхода — через либеральную экономию на спичках и ограничение потребления «лишнего населения», что означает сваливание в депрессионную спираль.
Кризис глобального монополизма непосредственно проявляется через нехватку спроса. Сталкиваясь с ней в условиях, когда генерировать спрос путем увеличения денежной массы становится из-за чрезмерного объема денег уже невозможно, глобальные монополии начинают инстинктивно сокращать издержки. В глобальном масштабе это сокращение потребления населения, которое потребляет больше, чем производит, причем это сокращение, разумеется, довольно жестко локализуется во вполне определенных странах и социальных группах.
Под ударом прежде всего оказываются отнюдь не нищие: за счет сокращения их и так небольшого потребления (1–2, в лучшем случае 3 доллара в день) в глобальном масштабе много не выгадаешь, а само сокращение будет связано с неизбежными гуманитарными катастрофами и потому окажется политически болезненным.
Наиболее эффективным оказывается сжатие потребления среднего класса, который становится попросту ненужным из-за быстрого распространения сверхпроизводительных постиндустриальных (на данном этапе в первую очередь информационных) технологий.
В прошлые годы средний класс, оказавшийся лишним, последовательно уничтожался в Африке, Латинской Америке и на постсоциалистическом пространстве. Его численность в этих регионах кардинальным образом снижена, а потребность глобального бизнеса в сокращении издержек сохраняется по-прежнему острой. В результате с переходом глобального экономического кризиса в открытую форму приходит очередь среднего класса ядра капиталистической системы — развитых стран, утративших свою сакральную ценность в глазах эмансипировавшегося от них глобального управляющего класса.
При этом представляется принципиально важным, что социальная утилизация среднего класса развитых стран — значительной части пресловутого «золотого миллиарда» — отнюдь не решит проблемы, но всего лишь переведет их в новые (постэкономическую и постдемократическую) плоскости.
Не будем забывать, что современная западная демократия существует от имени и во имя именно среднего класса развитых обществ. После его утилизации на его костях она неминуемо выродится в информационную диктатуру, основанную на массовом, а в идеале тотальном формировании сознания людей.
И путь к этому не так уж и далек.
Давайте проверим сами себя: за счет управления нашим сознанием при помощи информационных потоков большинство твердо знает, что покойный ливийский лидер Муаммар Каддафи был злодеем — просто потому, что глобальные СМИ обвинили его в массовых бомбежках собственных мирных городов и преступлениях по отношению к мирному населению. При этом мы прекрасно знаем, что ничего подобного в действительности не происходило, а нефтедоллары делились с населением хотя и неэффективно (так, за 40 лет правления отнюдь не профессор, но полковник Каддафи даже не удосужился создать собственную оборонную промышленность!), но все же значительно более справедливо, чем, например, в сегодняшней России. Однако, как в известном анекдоте, «осадок остается»: наряду с четким осознанием лживости официальных обвинений мы подсознательно ощущаем, что Каддафи плох и защищать его стыдно.
Таково действие современных информационных технологий даже на критическое, достаточно полно и разносторонне осведомленное сознание, отнюдь не шокированное личными несчастьями, связанными с рассматриваемой темой. В ходе же зачистки среднего класса развитых стран Запада указанное сознание будет практически полностью лишено критичности современной системой образования, запутано разнообразными информационными атаками и приведено в пластичное состояние личными шоками, связанными с утратой уверенности в завтрашнем дне, а все чаще — с разорением. Все эти процессы уже идут полным ходом, просто в силу накопленного западной культурой гуманизма и рационализма они еще весьма далеки от своего завершения.
В глобальном плане массированное формирование сознания приведет при своем линейном продолжении к завершению начинающегося сейчас процесса расчеловечивания: к отказу от суверенитета и самосознания личности, этого главного достижения эпохи Просвещения, и возврату к слитно-роевому ее существованию, может быть, через чудовищные бедствия, решительно ломающие привычный нам психотип.
Правда, первый и исключительно значимый шаг к этому уже сделан исподволь, причем без каких бы то ни было серьезных потрясений — на основе всего лишь расширения и углубления комфорта в процессе формирования общества массового потребления. Декартовское «Я мыслю, следовательно, существую» давным-давно подменено в этом обществе несравненно более комфортной и общедоступной формулой «Я покупаю, следовательно, существую».
Весьма интересно, что актом, подтверждающим существование личности, оказывается отнюдь не акт потребления, часто (в силу усложнения потребляемых товаров и услуг) требующий усилий и даже творчества, но именно простой и механистичный акт покупки. Конечно, это выгодно для бизнеса, нуждающегося в наращивании именно продаж и вполне равнодушного к потреблению проданного (более того, если купленные вещи не будут потребляться вовсе, например по забывчивости, покупатель купит их второй и третий раз, что принесет коммерсантам дополнительную прибыль). Однако указанная трансформация сознания вызвана, как представляется, отнюдь не только корыстными устремлениями бизнеса.
