Но закрутилось. Завертелось. Понеслось…
* * *
Судья зачитывала приговор с такой скоростью, что отправь ее на конкурс скороговорок — она непременно вошла бы в тройку лидеров. Но это никого не печалило, скорее радовало: быстрее отстреляется — быстрее все придет к ожидаемому финалу с ключевым словом «условно». Подсудимый Пронин-младший, его дражайшие родители и адвокат Овалов сфокусировали нетерпеливые взгляды на судье.
Черная мантия, обнимающая массивные плечи, и длинный крючковатый нос сообщали ей едва уловимое сходство с вороной, что явно веселило подсудимого. Он периодически опускал голову, пряча ухмылку.
Судья его ухмылки не замечала, поскольку под внешней беспристрастностью прятала растрепанные чувства.
С одной стороны, она как никто понимала, что исправительная система в стране устроена таким заковыристым образом, что вряд ли кого-то в состоянии исправить. Что такое тюрьма? А зона? Кузница криминальных кадров. И не потому, что сотрудники плохие — сама система диктует. Поэтому глупым пацанам, попавшимся на продаже одной дозы наркоты в клубе, не давала реальных сроков. Вот и в данном случае — полезнее будет, если Пронин-старший сынку дома сам мозги вправит. «Лексус» на время изымет, платиновую кредитку отберет. Скорей воспитательный эффект будет, чем на зоне доски стругать.
С другой стороны, квалификационная комиссия на носу. И судье уже тонко намекнули, что мягкотелость и лояльность — не те качества, что приветствует Фемида в этот сложный для родины момент. До пенсии судье оставалось немного, и делать она больше ничего не умела, да и не хотела. И рисковать заслуженным отдыхом не собиралась. А потому служительница закона мужественно добубнила до решающих слов, отдышалась и внятно произнесла:
— В соответствии со статьей двести двадцать восьмой, точка один, частью первой Уголовного кодекса Российской Федерации назначить Пронину Александру Анатольевичу наказание в виде лишения свободы сроком на четыре года с отбыванием наказания в колонии общего режима.
В конце концов, кто в ее жизни этот мальчишка Пронин? Сидит, стервец, жвачку жует, ни черта не боится. Другие на приговор приходят — поджилки трясутся, с собой сумку с вещами тащат — вдруг на нары сразу со скамьи подсудимых. А этот — сама видела в окно — на кабриолете прикатил! Уверен, что сейчас за руль сядет и в кабак рванет отмечать свое «условно».
А у нее, между прочим, тоже сын, постарше этого мальчишки, и кабриолет ему только во сне снится! Так что пусть уж младший Пронин поглядит, как обычные люди живут. Тем более что ни адвокат, ни папашка ей совсем ничего не предложили. И даже не намекнули. Она бы все равно не взяла, но обычай есть обычай.
— Заключить Пронина Александра Анатольевича под стражу в зале суда. Приговор может быть обжалован в суде высшей инстанции…
Младший Пронин подумал, что ослышался. Чуть не подавился жвачкой и уставился на мамашу с немым вопросом. Папахен ведь чесал, что бабосов отстегнул и все будет в шоколаде!
Госпожа Пронина протяжно ойкнула и испуганно перевела взгляд на мужа.
Пронин-старший медленно повернул голову в сторону сидящего рядом с сыном Овалова. Его взглядом можно было забивать гвозди. Вместо молотка. Или сносить старый дом.
У Овалова зачесались ступни ног. Еще бы, он был наслышан о том, как в суровые девяностые молодой тогда еще папаша Пронин по кличке Слепень собственноручно заливал в тазики цемент. И не в пустые тазики. А с глупыми головами. Он вообще мало походил на нормальных людей. Нормальные заливают ноги. И потом кидают приговоренного с моста в реку.
В памяти отчетливо пронеслась сцена их первой встречи.
Черный джип, увешанный зенитными прожекторами, был призван сразу наводить на мысли о серьезности намерений хозяина. Для особо сообразительных в кильватере следовал еще один джип — чуть меньшего размера. За ним — еще один. Когда маленькое стадо внедорожников остановилось рядом с машиной Овалова, и Слепень в сопровождении оруженосца Акулова (для близких просто Акула, а совсем близких — Зубастик) вышли из машины, Максу вдруг нестерпимо захотелось ударить по газам и испариться. Если бы Слава снова предложил не связываться, Овалов и спорить бы не стал. Но Слава не предложил.
— Здесь с горкой, — Слепень протянул Золотову объемный пакет с деньгами, — я очень на вас надеюсь.
— Конечно-конечно, Анатолий Сергеевич, все решим, — поспешил заверить Овалов, краем глаза наблюдая, как пакет переместился в портфель компаньона. Теперь отступать поздно.
— Вы понимаете — это мой единственный сын?
— Как не понять? — Неуклюже пошутил Овалов. — У нас тоже будут дети…
— Последнее теперь уже зависит не только от вас, — мрачно парировал шуткой Слепень. — До встречи.
— На что это он намекал? — осторожно поинтересовался у компаньона Золотов, едва стадо двинулось на разворот.
Всегда убедительный, как дельфийский оракул, на этот раз Овалов не смог убрать с чела тень растерянности.
— Ну как на что? Чтобы родить ребенка, нужна еще женщина, — предположил он.
— А я думаю — на другое.
Макс ничего не ответил, но мысленно с Золотовым согласился. Детородная функция обоих махинаторов находилась под угрозой.
Конечно, можно было действительно намекнуть судье, но беда в том, что никогда раньше он этого не делал. Да и процессы, в которых он участвовал, были в основном гражданскими, а не уголовными. И в случае проигрыша его подзащитного он возвращал тому деньги. Мол, извините, но судья не взял. Но пока ему везло, почти все тяжбы он выигрывал.
И теперь, по оглашении приговора, Макс вдруг осознал, что, возможно, на нем прекратится навсегда славный род Оваловых, берущий начало аж с петровских времен. Овалову хотелось верить, что своим существованием он обязан самому Меншикову. В его золотые времена, а не в период угасания в Березове. Но в данной ситуации никакая родословная не поможет. И просто вернуть деньги Слепню не получится — не та фигура — за базар отвечать придется по-взрослому.
— Анатолий Сергеевич, видимо, Вячеслав Андреевич не смог договориться, — подобострастно зашептал Овалов, с легкостью переводя стрелки на компаньона, — мы все вернем! Мы обжалуем приговор, вы только не волнуйтесь! Все будет хорошо!
* * *
Плетнев с Гудковым стояли за столиком уличного кафе и давились сосисками в тесте. В домашнем питании первому было категорически отказано, а второй поддержал товарища из мужской солидарности. Нет, слово «отказано» не совсем уместно, майор юстиции просто не рискнул возвращаться к семейному очагу после сцены с Афиной и егерями. Ночевал у Гудкова на коротком диванчике в проходной комнате. Комфорт, конечно, сомнительный, зато безопасно. Ирка обрывала телефон, но Антон Романович держался, трубку не снимал и на дверной стук не реагировал. (У него тоже гордость есть!) Ждал командировки, как манны небесной.
— Через Москву летишь? — как бы между прочим поинтересовался Гудков.
