Николай лишь улыбался, слушая рассказы болтунов о том, как они будут мародерить, набивая рюкзаки банками с тушенкой и пачками с патронами. Уж кому как не ему знать, что означает настоящая война, и в кого превращается человек, вынужденный жить по закону джунглей.
Одно дело – пострелять из «Сайги» в тактическом обвесе на стрельбище, и совсем другое – реальный уличный бой или штурм хорошо укрепленного дома. Как говорится: «Молодец против овец, а против молодца и сам овца».
От любителей потрепать языком Николай старался держаться подальше. Впрочем, иногда он прислушивался к той чуши, что они несли, и давно про себя решил: снайпер при любом раскладе наиболее приспособлен к выживанию. А для этого необходимо было обзавестись настоящим оружием.
Так и появилась у него его давняя мечта – редчайшая винтовка Мосина, собранная еще в царское время и прошедшая через Вторую мировую войну. «Трехлинейку» Николай собственноручно довел «до ума», заменив растрескавшееся ореховое ложе на буковое и поставив на винтовку современную оптику.
Не забыл он заныкать «тревожный чемоданчик», в укрепленном подвале, на недавно купленной даче, находящейся за «сто первым километром» в одной из заброшенных деревень. Место, по мнению Николая, которое не будут, случись чего, бомбить. А главное – Николай всегда помнил слова своего командира: при любой нештатной ситуации можно надеяться только на везение и автомат Калашникова. Осталось проверить эту мысль…
Николай не удивился, когда однажды услышал заунывный вой сирен, перемежающийся двумя длинными гудками и одним коротким – сигналом атомной тревоги и голосом, повторяющим из радиоприемника: «Внимание, граждане! Воздушная тревога». Точно знал, что так и будет. Схватив жену и дочь, он буквально закинул их в свой лифтованный старенький «уазик» и ринулся в единственное, по его мнению, надежное место в городе – убежище при Подольской городской клинической больнице, где думал переждать удар, прежде чем двинуть на дачу.
Оставив «козла» возле больничной ограды и, на всякий случай, включив противоугонную «секретку», Николай, подбежав с семьей к убежищу, увидел у входа в «бомбарь» огромную яростно галдящую толпу. Опоздали – это первое, что пришло ему в голову. Но прислушавшись к разговорам, Николай понял, что еще не все потеряно.
Случившееся потом, и как он умудрился вместе с Аней и Варенькой оказаться в первых рядах, Николай даже сейчас не смог бы объяснить. Как говорится: черт дернул, да и силы не занимать – растолкал всех.
Эх! Если бы время можно было поворотить вспять. Он уже сотни раз проклял себя за то, что вместо того, чтобы уехать прочь из города, решил переждать тот день в убежище! Но сделанного уже не воротишь. А теперь, все что остается – ненавидеть себя за опрометчивый шаг…
События тех страшных минут, перед самым ударом, пульсируют в мозгу Николая частыми вспышками в ночи пулеметной очереди из трассеров. Что-то помнится отчетливо, что-то пропадает во тьме.
Глаза людей в гудящей толпе постепенно наливаются кровью. Слышится призыв идти на штурм убежища. Секунда – и беснующаяся толпа, как бурный речной поток, подхватив Николая, Варю и Аню, рвется вперед. Озверевшие люди буквально сминают пост охраны, выставленный у дверей прохода, ведущего вниз. Десятки пар ног стучат каблуками по ступеням. Скрюченные пальцы цепляются за металлические створки быстро затворяемых гермоворот. Слышится пронзительный женский визг:
– Пустите нас! Ну, пустите!
Стальная дверь замирает, точно решая, в какую сторону ей идти. Одни люди смотрят с отчаяньем, другие с ненавистью. Но каждая из сторон хорошо понимает, что убежище, рассчитанное на тысячу пятьсот человек, не сможет принять всех. Укрываемых и так раза в два больше, чем положено, а каждый лишний рот – это жирный минус из твоей скудной пайки. И все те, кто сейчас хочет войти внутрь – враги, обрекающие тебя на голодную смерть.
Кажется, что секундная заминка тянется целую вечность. У кого-то не выдерживают нервы.
– Бей их! Бей! Если они закроют дверь, мы все покойники!
С этим криком начинается отчаянный мордобой. Николай видит, как здоровенный лысый мужик, ростом под два метра, оттеснив остальных, нещадно дубасит пудовыми кулаками защитников убежища, разбивает одному из них лицо в кровь.
Гермодверь пятнают алые брызги, и она, словно приняв кровавую жертву, дрогнув, начинает открываться все шире и шире. В этот момент Николай замечает у человека с разбитым носом – чоповца, судя по черной униформе и бейджику с именем Виктор на нагрудном кармане, – зарождающуюся искру безумия в глазах. Таких взглядов он насмотрелся на войне, а доведенных до отчаянья людей надо бояться в первую очередь.
Все остальное происходит с молниеносной скоростью. Рука Виктора ныряет за отворот куртки, мгновение спустя в его кулаке оказывается ПМ. Толпа замирает. По напряженным взглядам чувствуется нарастающая тревога.
Николай, видя, как расширились зрачки охранника, понимает, что последует вслед за этим. Он пытается закричать, но его слова точно застревают в глотке. Здоровяк поворачивается к толпе и, ухмыляясь, говорит:
– Да он не посмеет! Кишка у него тонка!
А Николай, заслонив собой жену и дочь, почему-то думает, что блестящий от пота затылок – это отличная мишень. В этот момент раздается оглушительный выстрел.
Бам!
Лысая голова здоровяка взрывается как переспелый арбуз. Слышатся истошные вопли. Чоповец с дымящимся пистолетом в руке обводит людей странным отсутствующим взглядом и, видя, что толпа все равно готова ринуться вперед, открывает беспорядочную пальбу.
Бам! Бам! Бам!
Три выстрела сливаются в один. В тесноте коридора они напоминают раскаты грома. Слышатся отчаянные крики, на бетонный пол падают двое.
– Все назад! Назад, суки! А то всех положу! – кричит Виктор, водя стволом по дуге. – Мест больше нет, вы опоздали!
Но толпа, слепая в своей ярости, все напирает, подталкивая упирающийся первый ряд под пули. Пистолет в руке чоповца дрожит. Палец медленно дожимает спусковой крючок.
Бам!
Еще один человек валится на пол.
Бам!
Седовласый мужчина, стоящий возле стены, тихо охнув, хватается за живот и сгибается пополам.
– У него только восемь патронов! Осталось два, всех не перестреляет! – кричат из задних рядов.
– Верно! – кричит коротко стриженный парень, щелкая кнопкой выкидного ножа. – Сейчас я этому ворошиловскому стрелку ливер на сталь намотаю!
Бам!
Горлопан, вскинув руки, оседает на пол лицом вниз.
– Мужики, да навалитесь вы на него скопом и кончите его! – разносится под потолком визгливый женский голос.
Но никто не делает и шага. Все гадают, кому достанется последняя пуля, ведь главное сейчас – это не словить ее самому. Толпа замирает в паре метров от Виктора. Десятки пар глаз прожигают охранника насквозь. Задние ряды напирают на передние, расстояние сокращается.
