– Что могли – сделали, – отвечал ему другой голос, усталый и раздраженный. – Переломы ребер зафиксировали, они срастутся, на руку тоже наложили гипс. Но глаз-то мы ему не вставим! Можем только протез подобрать…
– Самый лучший протез! – уточнил строгий.
И снова наступило небытие.
Пробуждение было болезненным. Голова гудела и кружилась, все тело болело, левая рука была в гипсе, левая сторона лица будто онемела и вся была в бинтах и тампонах. Левым глазом он ничего не видел, возможно, из-за бинтов. Но он вспомнил подслушанный разговор, и ужасная догадка зародилась в не совсем еще отошедшем от наркоза мозге.
– Что с глазом? – громко спросил он, сам не зная у кого.
– Проснулся, милок?! – всполошилась дремавшая на стуле у его кровати пожилая санитарка. – Лежи, не разговаривай! Тебе пока мышцы лица нельзя напрягать.
– Какой я тебе милок? – раздраженно сказал Джарах.
Теперь его раздражало все в этой чужой ему стране. Раздражал этот больничный запах, эти застиранные простыни с черными прямоугольниками больничных штампов по углам, даже морщинки на уставшем, но добром лице санитарки казались ему злыми. И это ее «милок»…
– Я сейчас дежурного врача позову, – сказала она. – Доктор сам тебе объяснит…
«Аллах наказал меня, – размышлял Джарах. – За то, что пошел с этим Сергеем к распутным девкам. Прав был Тимур…»
Пришел врач – молодой юноша с бледным лицом, лет на пять старше Джараха, не больше.
«И он, наверное, молодых медсестер ночью в кабинет к себе водит по очереди, – подумал с отвращением Джарах. – Все они неверные, такие…»
– Как себя чувствуете, больной? – спросил врач, заглядывая в лицо, словно хотел увидеть что-то под слоем бинтов.
– Что с моим глазом?
– Глаз вы, к сожалению, потеряли. В милицию мы сообщили.
– И что? Ваша полиция вернет мне глаз? – не скрывая раздражения, спросил Джарах.
– Нет, – немного растерянно ответил врач. – Но… так положено.
Раздражение сменилось отчаянием. «Вся жизнь теперь сломана из-за неверных», – подумал Джарах.
– Оставьте меня одного! – твердо сказал он. – Я не хочу никого из вас видеть.
* * *
Утром пришел Тимур.
– Салам, брат! – сказал он, войдя в отдельную палату, куда положили Джараха, как иностранца. – Я все знаю. Я искал тебя всю ночь. Эти кафиры не посчитали нужным даже сообщить мне – я же, видите ли, не родственник.
– Ва-алейкум салам! – попытался улыбнуться Джарах, искренне обрадовавшийся визиту земляка. – Ты был прав, когда ругал неверных и их страну – они сделали меня инвалидом! И меня ты ругал справедливо – за то, что пропускаю молитвы, не читаю Коран и якшаюсь с неверными…
– Ничего, – Тимур положил свою руку на руку больного и будто влил в него порцию своей силы. – Держись, Джарах! Аллах не посылает испытания шакалам, потому что испытания могут пройти только львы! И ты с честью пройдешь тяжелое испытание, оно поставит тебя на путь истинный…
– Спасибо, Тимур! Я не сдамся! Я хочу отмстить! Если бы мне попался этот Шульц… Но Москва очень большая… Да он и сильней меня…
– Я помогу тебе! Мы найдем этих свиней и спросим с них. Я принес Коран. Читай, и Аллах поможет тебе.
Тимур положил толстую книгу под руку Джараху.
– Спасибо! Мне пока трудно читать одним глазом…
– Ничего, ничего! – похлопал товарища по руке Тимур. – Коран поможет, даже если он просто будет лежать рядом с тобой!
Потом приходил усталый милиционер в потертом мундире, который подробно записал все, что запомнил Джарах: приметы нападающих, их одежду, особые приметы, кличку «Шульц». Потом еще один милиционер – посолидней, в хорошем костюме, с галстуком и пронзительным взглядом узко посаженных глаз. Он тоже подробно расспросил Джараха и тоже записал, но как-то по-другому расставлял акценты. Возможно, он был из другой милиции, более высокого уровня.
Приходила и Людмила с пакетом фруктов, но Джарах не стал с ней разговаривать и фрукты не взял: девушка почему-то стала ему противной. Зато Сергей проведывал каждый день: извинялся за то, что оставил его одного в незнакомом городе, передавал приветы от однокурсников, говорил ободряющие слова, уверял, что милиция обязательно найдет преступников… К Сергею Джарах неприязни не испытывал, но и товарищеских чувств – тоже…
* * *
Через месяц у Джараха срослись переломы, прошли ушибы, только глаз не вырос, да красный шрам от лба до подбородка навсегда изуродовал некогда гладкое лицо.
– Ничего, через некоторое время рубец сгладится и побледнеет, а протез тебе вставят на днях, вообще незаметно будет, – успокаивал его Сергей.
Но Джарах не стал поддерживать разговор – лег, укрылся одеялом с головой и сделал вид, что спит.
Сергей тихо выскользнул из палаты, спустился вниз, сел в автобус и приехал на Западную окраину Москвы. Пройдя полкилометра от автобусной остановки, он проверил, как учили – нет ли хвоста, свернул к мясокомбинату и, пройдя еще полкилометра, вышел в район, напоминавший пейзажи из фильмов ужасов: между высоким забором из красного кирпича и ржавыми металлическими гаражами тянулась узкая тропинка, вдоль которой валялись черепа и кости крупного рогатого скота. Удручающую картину дополняла тошнотворная вонь, доносившаяся из-за забора. Ближайшая из шести собак, охраняющих свою территорию, – грязно-рыжая дворняга, – зарычала и оскалилась на чужака. Остальные молча выстроились полукругом, стараясь обойти с флангов. Ну, точно, как люди!
– Пошли вон! – крикнул Сергей, замахнувшись предусмотрительно подобранной палкой.
Разразившись разноголосым лаем, псы утратили опасную целеустремленность, нехотя разбежались и, нюхая землю, скрылись за гаражами. Сергей подошел к импровизированной лавке – лежащему на кирпичах бревну с отполированной чужими задами поверхностью, брезгливо присел на краешек. Валявшиеся вокруг бутылки, яичная скорлупа и обертки от плавленых сырков не оставляли сомнений в том, для каких целей служило это место.
– А ты пунктуален, Рулет!
Куратор подошел с другой стороны и совершенно незаметно. Как, впрочем, и всегда. Это был мужчина лет тридцати трех, среднего роста, худощавый, с пронзительным взглядом узко посаженных глаз. Типичный «вечно молодой» комсомольский вожак, какими привык их видеть Сергей. Хотя комсомольским вожаком Иван Иванович не был. Хотя, когда-то, может и был. Но не сейчас.
– Здравствуйте, Иван Иваныч!
Мужчина протянул руку.
– Здорово, Сергей.
Настоящего имени куратора он не знал. А может, того и вправду так звали. В любом случае, Иван Иванович – нормальное человеческое имя. А ему дал дурацкую кличку, на которую собаки бросались, как на настоящий мясной рулет.
Иван Иванович достал торчащую из кармана газету, расстелил ее и сел, подтянув брюки, чтобы не растягивались на коленях.
