Проехав буквально двести метров, колонна встала на обочине, моторы грузовиков и бронетехники продолжали работать, над моторными отсеками танков поднимался нагретый воздух, создавая там марево. Пока мимо проезжала та колона немцев, что нас пропустила, обдавая запахом сгоревших газов и пылью, я покинул кабину бронетранспортёра и подошёл к командиру сапёров старшему сержанту Ананьеву. Он был в одних галифе и майке, на которой был изображён нацистский орёл со свастикой. Со стороны типичные немецкие сапёры за работой.
Козырнув, он подал бумаги со схемой минирования, сообщив:
— Семьсот метров заминировали, в данный момент как раз провода подключаем к подрывной машинке. Вы бы убрались с дороги на всякий случай, первая авиабомба в десяти метрах прикопана, аккурат под передовым бронетранспортёром.
— Грузитесь в машину и вставайте в конце колоны предпоследними. Начинанием движение. Немцы должны появиться в течение двадцати минут, нужно успеть занять позиции, – приказал я.
Колонна двинулась дальше, с присоединившимися к нам сапёрами и поддельными жандармами. Пока мы ехали эти семьсот метров заминированной дороги, то последний грузовик, несколько раз останавливался и высаживал пятёрки мотострелков с пулемётами и автоматами. Они бежали на обочину, отходя в поле метров на сто пятьдесят–двести, и занимали позиции. Ближе нельзя, и так взрывной волной достать может.
Проехав заминированный участок, мы стали оставлять за собой каждые сто метров по танку и по два–три бойца, которые занимали позиции на обочине. Потом оставили миномётчиков и оставшихся мотострелков как раз у позиций противотанкистов. Освобождённые грузовики под командованием Малкина, оставив нас, свернули в поле и двинули к лесу. На дороге осталась только бронетехника, а на обочине залегли бойцы.
Я спокойно стоял у открытой двери своего штабного бронетранспортёра и наблюдал, как проехал передовой дозор штаба корпуса, усиленный бронетранспортёром, и ожидал основную колонну, чувствуя, как меня сверлит напряженный взгляд радиста в кузове „Ганомага“ Дело в том, что сапёр, ответственный за подрыв, находится в окопчике рядом с позицией одной из пар снайперов, имеющих радиосвязь. Так что мой радист должен отправить в эфир определённый сигнал, ну а те передадут команду подрывнику, чтобы он рванул заминированный участок дороги.
— Едут, товарищ капитан, – негромко сказал водитель бронетранспортёра.
Он развалился на сиденье и делал вид, что спит, а сам, баюкая на коленях автомат, сквозь прищуренные веки напряжённо следил за дорогой. Пулемётчики, что пока сидели на лавках в кузове, напряглись, ожидая сигнала встать за пулемёт.
— Да, ты прав, появились первые штабные машины, вот и бронетранспортёры охраны вижу, – пробормотал я.
Почувствовав позывы мочевого пузыря, я отошёл к обочине и, немного спустившись, стал спокойно справлять нужду, зная, что меня, разглядывают противотанкисты и пулемётчики на позициях. Они находились чуть левее, и в их зону ответственности мы не попадали, одним словом, не должны попасть под дружественный огонь. Вернувшись обратно, в это время как раз мимо проходила рычащая моторами колонна, я положил руку на открытую дверцу и, посмотрев назад, за корму бронетранспортёра, стал наблюдать, как немцы въехали на заминированный участок и с лёгким подъёмом и поворотом начали преодолевать его. Пользуясь тем, что дорога была качественно подремонтирована, некоторые машины прибавляли скорость, и штабная колонна начала растягиваться, что мне категорически не понравилось.
— Готовность, – негромко скомандовал я.
Радист тут же передал в эфир сигнал готовности, продолжая напряжённо следить за мной. Как только передовая машина доехала до конца заминированного участка, я кивнул и скомандовал:
— Подрыв.
Пристально наблюдая за колонной, мне пришлось ожидать три секунды, пока вдруг дорога не встала дыбом, раскидывая в сторону остатки техники и то, что когда‑то было людьми. Бронетранспортёр пошатнуло взрывной волной, да и мне пришлось сделать пару шагов назад, закрывшись рукой. Грохот подрывов не заглушил стрельбу пулемёта моего „Ганомага“ пулемётчики уже азартно били по ближайшим штабным машинам. Я тоже решил поучаствовать в этом благом деле и, откинув приклад автомата, открыл огонь короткими очередями по три–четыре патрона по легковому „Опелю“ что встал посередине дороги. Как раз начали открываться двери, но пассажиры не успели его покинуть. Выпустив в легковушку несколько очередей, я опустил автомат и стал искать новую цель, но их уже не было. Перезарядившись, я крикнул радисту:
— Воронину – вперёд!
Поправив автомат, я вскочил на подножку „Ганомага“ и осмотрелся. На моих глазах танки двинули вперёд, подминая машины и давя успевших их покинуть немцев. В трёхстах метрах горели два грузовика. Один был разукомплектован взрывом, видимо, работа противотанкистов. На моих глазах осколочный снаряд попал в легковушку, в стороны разлетелись обломки и ошмётки пассажиров. Было слышно треск стрельбы зенитчиков, но они стреляли куда‑то за поворот дороги, по невидимым мне целям, а гаубицу я не слышал, грохот боя заглушал, только различил метрах в четырёхстах разрыв снаряда на обочине дороги. Значит, гаубица работает.
В это время мимо пронеслась одна из наших „четвёрок“ покачиваясь на подминаемой под гусеницами технике, и что уж говорить, на ещё живых людях.
— Приказ Малкину на возвращение, – скомандовал я радисту. – Всем остальным приказ „Реверс“
— Есть приказ „Реверс“.
Бой ещё продолжался, однако перевес в тяжёлой бронетехнике сказался, очаги сопротивления гасли один за другим. Наши танки буквально сметали огнём и гусеницами любые попытки сопротивления, добивая остатки штаба.
— Вот сволочи! – воскликнул я, разглядев, как в пятистах метрах от нас вдруг вспыхнула одна из „четвёрок“
Подожгли её пехотинцы из комендантской роты, однако идущая следом „двойка“ смела солдат с дороги огнём из пушки и пулемётов, позволив экипажу подбитой машины покинуть её и укрыться на противоположной обочине. Кажется, один их танкистов
был ранен, ему помогали товарищи.
Отойдя от бронетранспортёра, я подошёл к расстрелянному мной „Опелю“ пулемётчики, перезарядившись, меня страховали. Внутри оказали офицеры, трое были мертвы, включая водителя, но один майор – артиллерист был ещё жив. Хлюпая кровью в лёгких, он лежал на дороге с ногами в салоне. Заметив мою тень, остановившуюся у открытой двери, он поднял взгляд смертельно раненого человек. С интересом осмотрев его, я под взглядом майора поднял с пола портфель, отряхивая его от крови, на полу была целая лужа, и направился обратно. К колонне уже спешили бойцы собирать документы и удостоверения. На шмон отводилось всего десять минут, пока наши машины едут от места укрытия.
Потом была дикая спешка с уходом. В санитарную машину грузили раненых, к другим машинам цепляли пушки, грузили миномёты и пулемёты. Однако, несмотря на это, бой в конце колонны ещё продолжался. Там слышались частые хлопки танковых пушек, да били пулемёты. Куда‑то туда били зенитки с высотки, а также наша гаубица, корректировал её лично командир артиллеристов.
