передового дозора. Бой этот произошёл всего в одиннадцати километрах от лагеря военнопленных, поэтому за световой день, пройдя километров тринадцать, мы оставили Воронина организовывать временный лагерь и впятером, включая обоих разведчиков, направились на конях на рекогносцировку, и вот уже как двадцать минут наблюдали за жизнью в лагере военнопленных.
Воронину требовалось дать лошадям хотя бы несколько часов отдыха, им и нам придётся идти всю следующую ночь, чтобы уйти от лагеря военнопленных как можно дальше. Тут с ностальгией вспоминаешь многокилометровые рейды по тылам противника на наших «газонах».
— Далековато для пулемётов. Ручниками не достанем, тут станковое нужно.
— Согласен, – кивнул я и, оторвав сухую прошлогоднюю травинку, стал её покусывать, задумчиво поглядывая на далёкий лагерь. – «Максим» поставим тут. Его задача – отвлечение внимания, основная же огневая группа с ручниками пойдёт по тому оврагу. Во–он от того места, где кривое дерево, до лагеря порядка четырёхсот метров, для ручников нормально. Главная задача бить по скоплению немцев. Первым делом откроем огонь по казарме, это вон то строение.
— Зажигательными можно, – пожевав губами, согласился Семёнов, и подумав, добавил: – Всех не уничтожим, среди военнопленных большие потери будут.
— Будут, – согласился я. – Но пулемёты на вышках на мне, из винтовки буду по ним работать. Шесть вышек, шесть пулемётов.
— Все не успеешь. Предлагаю те две ближайшие оставить пулемётчикам, они их изрешетят, не бронированные, вот с остальными сложно, и тут их ликвидацией действительно лучше заняться тебе. Так надёжнее будет.
— Да. Возвращаемся в лагерь. Надеюсь, Воронин хорошо замаскировал наш след, что сворачивает к лесу. Немцы нас в этом районе уже, наверное, начали искать, – сказал я, возвращаясь к оставленным в низине лошадям.
— Думаете, они нас ищут именно тут?
— Ну, не тут, но где‑то в этом районе. Пойми, капитан, немцы тоже ведь не дураки и понимают, что просто так нас взять трудно. Самое логичное и верное – это отправить в разные стороны патрульные группы из местных полицаев. Своих они стараются беречь, тут нам повезло на нацистов нарваться. Пропала одна группа, ага, значит, русские где‑то в районе их патрулирования, круг заметно сужается. Так что в другой ситуации я бы предпочёл пропустить этот патруль. Но там так ситуация сложилась. Одним словом, у нас осталось куда меньше времени, чем я думал. Именно поэтому мы совершаем нападение сегодня, до темноты, и будем уходить в отрыв всю ночь. Главное не приближаться к основным дорогам и переправам, там усиленные посты. Наверняка ещё на бродах их поставили да в деревнях гарнизоны усилили. Или усилят не сегодня, так завтра. Схема у них отработана, а нам нужно сделать так, чтобы она сработала вхолостую… Мотоцикл придётся уничтожить, нам две речки пересечь надо будет, с лошадьми куда проще. К мостам и бродам не подойдёшь.
— Надеюсь, всё получится. Вы командир. Вам лучше знать, – переложил Семёнов на мои плечи всю ответственность.
— Так всегда и было, – усмехнулся я и, проверив подпругу, одним прыжком оказался в седле, после чего ударил каблуками по бокам Рыжего и последовал вслед за Беловым. До темноты осталось три часа, нам нужно успеть за это время не только организовать позиции, но и, нанеся охране максимальный урон, уйти как можно дальше. Пусть немцы за головы хватаются, когда в побег уйдёт почти пять сотен военнопленных. Им нужно будет не только нас ловить, отличная ширма получается.
Впереди показалась дорога. Проверив, нет ли кого на виду, мы пересекли её. Обернувшись, я посмотрел на заметные следы копыт, что оставались на влажной земле, и, сплюнув, зло прошептал:
— Как достала эта сырость.
Через пару минут мы оказались среди голого леса, однако лагерь был развёрнут не в нём, а в ельнике на другой стороне, именно там мы и нашли наш обоз. Ельник хорошо маскировал стоянку. Повар уже начал готовить ужин, а я стал строить в одну шеренгу тех, кто будет участвовать в освобождении наших парней из плена. Ничего, вернутся – поужинают. Сам голодный.
Сначала всё шло согласно плану, мы выдвинулись к лагерю, незаметно заняли позиции и, приготовившись к бою, стали ожидать сигнала открытия огня. Не моего приказа, кстати говоря. Но время шло, а пулемётчик за прицелом «Максима» медлил, хотя ему играть первую скрипку. Почему он медлил, я знал, по плану огонь должен был быть открыт за полчаса до заката, поэтому я нетерпеливо поглядывал на минутную стрелку. Уверен, командир пулемётного расчёта лейтенант Захаренко делал то же самое, мы сверились перед боем, чтобы у нас было одинаковое время на часах.
Наконец время подошло, минутная стрелка достигла назначенного времени, поэтому прицелившись в давно намеченную цель, я дождался, когда вдалеке длинной очередью загрохотал «Максим» и спустил крючок. В ту же секунду немец, что прогуливался по небольшой площадке вышки, мягко повалился на дощатый пол. Почти сразу после выстрела подо мной загрохотали ручные пулемёты. Да, я умудрился незаметно для немцев залезть на дерево, где уж больно была хорошая позиция для стрельбы. А вот дальше всё пошло не по моему сценарию. Я это заметил, когда загасил пулемётчика на третьей вышке и наводил ствол снайперки на четвёртую и последнюю. Остальные были уже уработаны. Последние сейчас выпускали диск за диском по казарме, но и они заметили неладное и были вынуждены прекратить огонь.
Дело оказалось в том, что военнопленные не стали разбегаться, хотя возможность у них такая была. Нет, они как единый организм, что намекало на управление ими, рванули к казарме через руками разорванную колючую проволоку ворот. Да они эти ворота буквально снесли! К сожалению, пока я успел загасить последнего пулемётчика, тот успел натворить бед, и у ворот остались лежать порядка двадцати тел в старой рваной советской форме. По своему опыту знаю, что там лежали активисты, те, кто первыми шли в бой. Молодая элита Союза.
Мы лежали и наблюдали, как военнопленные заканчивают с зачисткой лагеря, мне через прицел было видно, что они никого не жалеют, пленных никто не брал. Видимо, охрана позволяла себе некоторые вольности в отношении поднадзорных и получила воздаяние за это. Чувствуя, как на меня поглядывают бойцы–пулемётчики, я внутренне поморщился и скомандовал: – Выходим. Гиреев, останешься в прикрытии.
— Есть, – козырнул молодой паренёк с Кавказа и с напарником остался лежать у трофейного МГ.
Энергично шагая к лагерю, меня обогнали почти все бойцы, я размышлял о превратностях судьбы. Идея совершить налёт на лагерь и воспользоваться возможностью набрать людей пошла прахом. Судя по тому, как действовали военнопленные, у них нашёлся кто‑то с немалым авторитетом, который взял на себя всю полноту командования подполья, и в нужный миг все выступили с одной целью – освобождение из плена.
Теперь о моих бедах. Я не смогу набрать людей и бросить остальных, не поймут. Да, у меня есть цель, да, я пойду на всё, чтобы её достичь, но мне нужны люди. Этим парням, что стояли одной стеной за колючей проволокой и молча с блестящими от возбуждения глазами наблюдали за нашим приближением, я просто не смогу сказать: «Нет, я вас не возьму!» Мне этого не позволит совесть, но и бросать их тоже не имеет смысла.
