Здесь уже сложился удивительный быт, совсем непохожий на тот американский, что остался наверху.
Тут и там висят рыбацкие сети, на плоских крышах домов нижнего яруса порой стоят временно оказавшиеся не у дел легкие деревянные лодки. В отличие от Батл-Крик, в Додж-Сити редко увидишь на кровле панели солнечных батарей, это дорогое удовольствие, а эффективность их сомнительна. На городке еще не поставлен штамп цивилизации — полной электрификации, ярких витрин, изобилия увеселительных мест и испорченной фабричными трубами атмосферы. Не видно ветряков, электрогенераторы не тарахтят, видимо, все это является предметом роскоши. Уличное и дворовое освещение примитивное. По большей части свет дают кустарные масляные светильники. Идет работа по монтажу первой турбины небольшой ГЭС, это действительно доброе дело! Потребность Манауса в электроэнергии все больше покрывается тепловыми электростанциями, где в топках сжигается дешевый местный уголь, но автономные системы энергообеспечения остаются, переходя в разряд аварийных источников.
А вот и еще одна загадка этого чудного места! Я допускаю, что часть садов разрослась уже при людях… Но абрикосы, вполне зрелые оливковые и мандариновые деревья явно росли на склонах бухты до прихода людей, и это, несомненно, работа Надзирателей. Вряд ли здесь есть исторический или краеведческий музей, хотя в Вашингтоне таковой имеется. Зашел бы, поинтересовался у старушек-хранительниц, как тут было в самом начале…
Безнапорное централизованное водоснабжение только строится, используются широкие керамические трубы, идущие к городу от реки Арканзас, вода ручьев считается непригодной для питья и используется исключительно в целях полива.
Я уже с осторожностью отношусь к громким топонимам и гидронимам, на обеих Платформах они обманчивы. Так и здесь — река Арканзас оказалась обычной горной речкой, пробившейся через узкую щель в восточной стороне бухты и впадающей в море возле мыса. Благодаря речке вода в бухте частично опреснена, всегда чиста, а гумус, приносимый течением с плато, привлекает рыб, которые, на радость босоногим мальчишкам, постоянно крутятся возле устья.
По совету менеджера грузового района морского порта, находящегося с правой стороны бухты в глубоководной зоне, я решил остановиться в гостинице «Марсель», на деле оказавшейся обычным постоялым двором. Тем не менее, это самое дорогое и престижное место для постоя. Отель располагает небольшим свободным двором со стоянкой под навесом, где можно поставить пикап, а на первом этаже двухэтажного здания работает одноименный ресторанчик, говорят, очень и очень неплохой. Оформившись и оплатив первые дни пребывания, я оставил мужиков разбираться с машиной и барахлом, а сам решил сходить на берег.
Оказывается, тут растет и бамбук, изрядно надоевший мне еще в Диксоне! Сразу за задней стеной двора гостиницы, находящейся на втором ярусе, начиналась стена бамбуковой рощицы, блестящая так, словно ее лаком сбрызнули. Я, поглядывая под ноги, медленно спускался по узкой тропинке, а за моей спиной перешептывались бамбуковые листья. Здесь было много извилистых дворов-лабиринтов, где с непривычки вполне можно заблудиться в нагромождении больших дощатых ящиков и маленьких сараев. Где-то в районе соседнего спуска шла стройка, целая бригада наращивала здание вторым этажом. В переулках громко кричали играющие дети, у кого-то со свистом шипел примус, стучал молоточком мельком взглянувший на меня обувщик — курносый человек в маленькой обтрепанной кепке, гудела паяльная лампа жестянщика, судя по терпкому запаху, в некоторых дворах варился густой черный кофе.
Гавань Додж-Сити пестра и живописна.
В полукруге вытянутых крыш возле капитального гранитного причала, еще одного творения Резчиков длиной не менее сотни метров, теснился чуть заметно колышущийся частокол мачт разномастных судов. На горячих палубах лежали перетянутые канатами паруса, громоздились клепаные бочки и фанерные ящики, разноцветные борта лодок играли в солнечных отсветах, а кругом стоял запах моря и свежей рыбы. Дело шло к вечеру, утренние рыбаки уже давно вернулись в порт, а вечерние придут только к ночи. Все лодки — мореходные, с высокими прочными бортами, хотя лишь немногие из них годятся для серьезного плавания в открытых водах. А вот для рыбалки и прибрежного каботажа — самое то.
Людей возле судов почти не было, зато они легко обнаруживались в припортовой таверне «Колумб». Несколько человек собрались вокруг столов с аппетитной горячей похлебкой, большими тонкими лепешками, тарелками с морепродуктами, фруктами и кувшинами с вином и пивом — всем, что нужно моряку в часы отдыха. Рядом еще две таверны, сейчас закрытые, заведения, так же, как люди, ждут, когда дневной зной отступит. Подаренный Резчиками гранитный причал вместе с примыкающими к нему строениями образует небольшую набережную, по которой даже можно прогуляться, разглядывая огоньки на мачтах, пляшущих на рейде. Если их зажигают, конечно.
Наверняка вечером здесь можно отдохнуть в обществе симпатичных девчат, сплясать на липких от пролитого абрикосового вина дощатых полах веселую матросскую джигу… Не заскучаешь, при желании и по морде можно отхватить, и на ножичках порезаться. Город портовый, традиции в таких местах известные, правила простые: «Не буди лихо» и «Гулять так гулять!».
Я прошел чуть дальше, к причалам, возле которых стояли другие суда. Пять моторных лодок держались наособицу, и народ тут праздно не шатается, владельцы моторок — люди денежные, серьезные, все как там у нас, на Лете. Сразу обратил внимание на подвесные моторы. По большей части это «Эвинруды» старого образца, там нет никакой электроники. Две моторки небольшие, речные или озерные. Три можно смело назвать катерами, на Енисее такие посудины называют байдами, делают их староверы, используя чертежи, присланные из США единоверцами. Как-то я побывал в небольшой деревеньке с названием Разбойное, вот там и видел самоклепаную байду. На таких катерах и шторм не страшен. Один так просто большой, и мотор на нем стоит соответствующий — тоже «Эвинруд», но вполне современный, четырехтактный, экономичная и мощная модель. Этот монстр потребляет, я думаю, всего двенадцать литров на сотню, такой же «двухтактник» жрал бы под восемнадцать, не меньше… Мотор тяжеленный, весит больше семидесяти килограммов, поэтому тягать на пупе его никто не собирается, стоит себе на транце вечно, снимают только при обслуживании.
Дощатые щиты, с которых продается выловленная рыба, поставлены на ребро, иначе чайки засидят. Души погибших воров и попрошаек белыми тушками болтались на воде в ожидании вечернего улова.
Чуть дальше красовалась средних размеров морская яхта «Царица морей» — вся нарядная, отдраенная. Меня ослепил блеск латунных пластинок, набитых на ступеньки трапа. Наверное, с нее совсем недавно рыбачили, ставили сети, сейчас растянутые на шестах для просушки. Под полотном сети лежали кучки выгоревших на солнце черных водорослей, покрытых мельчайшими крупицами морской соли. Я наклонился, поднял горстку и растер между пальцами — буроватый порошок издавал резкий запах йода. Грязноватая работенка… Все-таки вряд ли сети принадлежат яхтсменам. Мое внимание привлекла наклейка с перечеркнутой женской туфелькой. Владелец бережет дорогое тиковое покрытие палубы, дамам на шпильках вход строго запрещен. Ага, вижу держатели для спиннингов, по три с каждого борта! Вот это больше похоже на правду. Экипаж, выходя в море, охотится на по-настоящему крупную рыбу. Гады, тунца ловят! И клятого королевского марлина, будь он неладен!
