– Все – сволочи, – сквозь зубы процедил Риз. – Все. И мутанты, и ангелы.
Маша подумала, что Клюшкин все-таки очень странный парень.
А Ризи думал о том, чего же еще в таком случае от него ждут ангелы? Как еще он должен себя вести, чтобы они все убедились: он – лучший? Может быть, ему нужно проявить какие-нибудь другие качества? Не мужество, не выдержку, не возможность работать на пределе, а что-то другое? Ну, побольше сострадания, например. Джен рассказывала ему о такой штуке, как сострадание. Если бы он остановился со всеми – это оно и было бы? А может, от него никто ничего не ждет? Может, его просто навсегда оставили тут заменять Дюшку – вот и все? Тогда ясно, почему Джен не появляется на его зов.
Ризенгри все-таки не хотелось думать, что его сестра – не друг, а предатель. Ведь ангелы никогда не обманывают. Джени не могла его обмануть! Просто от него еще чего-то ждут, вот и все. Наверное, этого самого сострадания.
«Я должен научиться помогать другим и заботиться о других! – решил Ризи. – Тогда я сделаю, что надо, мне вернут мои мутантские способности, и все окончится хорошо».
На оперативном хрюканье Ризи, Барди и Маша сидели втроем. К самому концу урока подошли понурые Федя и Кузя. Вслед за ними в класс вплыла Сильвия и объявила, что в расписание внесены некоторые изменения. Батута и дрессировки тюбов сегодня не будет. Вместо батута сейчас состоится хоровое пение. После пения – биология и история. А на прыжки с парашютами отводится вся вторая половина дня.
– Маш, а ты с парашютом действительно не боишься прыгать? – потихоньку нагнувшись к Малининой, спросил Ризи.
– Нет, а что?
– Да так, ничего… А остальные как?
– Кто как…
Сильвия строго посмотрела на болтающих ребят, постучала колечком о стол и добавила:
– Кстати, просьба передать всем отсутствующим: кто не явится вовремя на пение, будет бегать возле ямы во второй раз.
Ризенгри точно знал, что бегать во второй раз не хочет никто. Это был очень подходящий момент для проявления сострадания.
– Это ужасно! – вскричал Ризи, как только прозвенел звонок с урока. – Я должен срочно предупредить девочек! Сестренки второго такого бега просто не выдержат, не говоря уже о Клеменси! Я должен им помочь.
Джереми Лермонтов и Лелександр Пушкин, торчащие у центрального экрана, переглянулись, услышав эту замечательную реплику.
– Как вы считаете, господин Пушкин, – спросил Лермонтов, – эта фраза говорит о психологической устойчивости объекта Клю?
– А то! – уверенно кивнул Пушкин. – Эта фраза говорит о том, что объект Клю думает о своих соперниках даже в трудную минуту.
– Еще пять баллов, как вы полагаете?
– Я думаю, все десять! – почтительно склонил голову Пушкин.
Дима и Рон, привычно висящие в воздухе в тонком состоянии, также почтительно склонили невидимые головы.
– Как вы считаете, господин Э-Ли-Ли-Доу, эта фраза говорит о наличии сострадания у объекта Клю? – вздохнул Чахлык.
– Не трави душу, Дима! – отмахнулся Рон. – Его дельта – ноль и никогда с этой мертвой точки не сдвинется.
…Сестры Твикс и Рино Слунс на хоровое пение явились. А Клеменси – нет. Против ее фамилии тоже появилась надпись «Сошла с дистанции». Отмываясь после «бега», Кле попыталась отравиться с помощью краски для волос. Когда сотрудники СОСИСки поняли, что ее попытка будет удачной, Клеменси вытащили из ванны, аккуратно подтерли ей память и отправили первым же рейсом домой, в Швецию. Международные скандалы Тафанаилу были ни к чему. Кстати, Олю тоже отправили домой. Дима Чахлык остановил ее сердце ненадолго. А потом опять запустил. Так что вы за нее не волнуйтесь. Оля вернулась домой, сохранив о школе самые приятные воспоминания первого дня. Остальные часы ее «школы» были стерты, как и у Клеменси. Дома Оля проревела весь день, сама не зная отчего. А мама утешала ее, гладила по косичкам и говорила:
– Ну что ж, доча, не плачь, будет! Может, они тебя на следующий год еш-ще примут! Они мутанты добрые, смотри, какой тебе подарок на память подарили!
На столике около Оли стояла огромная дурацкая ваза с золотой надписью: «Очень одаренной девочке, которую ждет большое, светлое будущее. На память». Какой именно девочке и от кого на память, правда, не уточнялось. Вторая такая же ваза в это время летела в Швецию.
Без Вари, Оли и Клеменси в классе для особо одаренных осталось восемь человек. То есть мутантов.
Пения хором после столь бурно проведенного урока с ямой не получилось. История и биология протекли также незаметно. На истории с потолка опять шел дождь, а биология просвистела под порывистый песчаный ветер. Но на эти мелкие неприятности никто уже и внимания не обращал.
Во время обеда подростков ждал очередной сюрприз: взбитых коктейлей и прочих изысков больше не было. Новое «сбалансированное» питание с учетом «всех потребностей растущих организмов» состояло из некой липкой тягучей массы, в которой плавали лапки, крылышки и прочие части тела муточерт-знает-кого. У Кузи Пузикова мгновенно началась его персональная реакция на неприятности. Продукт его персональной реакции выглядел куда аппетитнее того, что лежало на тарелках. За одним из пустых столиков мирно сидели два невидимых ангела и беседовали о своем, об ангельском.
– Знаете, я давно собирался начать худеть, – пробормотал Пузиков и сбежал из столовой.
Барди пожал плечами и принялся уплетать то, что лежало на тарелке. Его примеру тут же последовала Лессия.
– Во дает! – восхитилась Маша.
– Она с детства в цирк собиралась! – пожала плечами Ляля. – Леська – она у нас бедовая. Она и в яму, между прочим, из-за меня только сорвалась. Я совсем бежать не могла, а она свою дорожку специально притормаживала. Пока у нее две секунды огонек горит – я отдыхаю. А потом…
– Ты ешь давай! – перебила ее излияния Лессия. – Это вполне съедобный суп.
– На второе будет глазунья. Я лучше ее поем, – покрутила головой Ляля.
Глазунья была приготовлена из свежих глаз одичавших покусодонтов. К ней предлагался гарнир из жареной картошки, густо посыпанной душистым перцем. Отвратительную жареную картошку не смог съесть даже Барди.
Ангел Дима сидел в подавленном состоянии. Его крылья перешли из сверхтонкого состояния в тонкое и тоскливо свисали со спинки стула, а одна из глюоновых рук вот уже полчаса находилась в удлиненном виде и безвольно пронизывала все, что попадалось ей на пути, не обращая внимания на препятствия. Ангел Дима, тщательно спланировав историю с Олей и Тафиком, очень рассчитывал на то, что Ризенгри разродится хоть самым захудалым светлым лучиком во время этого урока. Или, в крайнем случае, над ним можно будет заметить слабые проблески совести и раскаяния потом, у рейтинговой таблицы. Но ничего подобного даже приблизительно не произошло. Все, что испытывал Ризи вначале, это недоумение и злость. Недоумение потому, что он все сделал, а его способности ему не возвратили. А злость потому, что все сделал, а не возвратили. Потом Риз недоумевать перестал, а злость его перешла в холодную решимость действовать дальше. Попытки бывшего супермутанта овладеть искусством сострадания добили Диму окончательно. Между тем Ризенгри Шортэндлонг был убежден в том, что действует очень правильно. Он действительно старался изо всех сил. Но что в том было толку!
