Камень сразу нагрелся и рассыпался в пепел, а пепел впитался в землю. И прежде чем Генри успел попросить его об этом, Освальд поймал огненно-белый, набухший шар. Шар как раз пытался взобраться Свану на грудь, тот скулил и трясся, давясь слезами. Когда Освальд убрал шар в круглый ящик и захлопнул крышку, Сван недоверчиво поднял глаза, и по его взгляду Генри понял: толстяк уже потерял надежду, решил, что это никогда не закончится и он умрет прямо здесь, на поляне.
Генри сжал зубы и отвернулся. Руку без перчатки он неловко держал на весу, чтобы ни к чему не прикоснуться.
В прошлый раз твари появились только через пару часов, и Генри смутно надеялся, что сейчас будет так же, а он пока успеет что-нибудь придумать. Но те сразу начали откапываться из-под земли, и Освальд покачал головой:
– Раз они пришли сразу, значит, ты не просто напуган, ты в ужасе. Какая похвальная сдержанность. Я даже не заметил. Терпеть не могу криков, слез и прочего шума. Моя армия в этом смысле – образец порядка.
Генри хмуро оглядел лица людей в черных доспехах. Они толпились вокруг, равнодушно глядя перед собой. С тех пор как они зашли сюда, у них не дернулся ни один мускул на лице.
Твари замерли: семь огненных животных, впереди – волк. И Генри каким-то смутным чутьем понял, что Освальд улыбается.
– Сожгите вон тот дом дотла, – сказал он.
Генри будто очнулся.
– Нет! Стоять! – выдавил он, впервые попытавшись дернуться. Но его крепко держали.
Твари развернулись и бросились к дому.
– Больше ты им не хозяин, – мягко сказал Освальд.
Отсюда Генри видел только крышу дома, и вокруг этой крыши вверх потянулся дым: черный, густой, заметный даже в ночном небе. Минуту спустя крыша уже горела, а потом провалилась под напором огня. Рокот и треск становились все громче, и дом рухнул с таким грохотом, что вздрогнула земля.
Генри показалось, что горло у него забито глиной, и он не может дышать.
– Пепел от старых домов приходится много раз просеивать, чтобы осталась чистая магия древних вещей, – спокойно объяснил Освальд, глядя на зарево. – Но это волшебный дом, набитый бесценной стариной. Можно будет сделать столько напитка, что хватит на все королевство. Обычный пожар сжигает не все, но в этих зверях – тот же огонь, что внутри тебя. Он уничтожает все на своем пути – металл, дерево, ткань, кость. Я мечтал сжечь Дом всех вещей триста лет. Спасибо, что помог.
Пока он говорил, шум стих, пламя потухло – оно проглотило дом меньше чем за пять минут. Твари вернулись – теперь они горели ярче – и склонили головы перед Освальдом.
– Ну, вот и все, больше мне ничего не нужно. Кроме одного. – Освальд подошел и, оттеснив своего человека, вдруг сдернул с Генри вторую перчатку, а потом отошел и повернулся к тварям: – Окружите этих людей. Попробуют ускользнуть – сожгите.
Твари расселись кольцом вокруг Генри и его стражников.
– Теперь вы, – обратился к ним Освальд. – Отпустите его и встаньте.
Генри поднялся и мельком взглянул на тех, кто окружал его: судя по бородам и полуистлевшей одежде, все они были из башни, а не из сожженных деревень. Одного Генри даже узнал – огромный детина с зеленой лентой в волосах. Потом снова раздался голос невидимого теперь Освальда – твари горели так ярко, что все за пределами круга терялось в темноте.
– А теперь убейте человека без доспехов.
И все пятеро повернулись к Генри.
До него только через секунду дошло, насколько все плохо. Он не мог сбежать: твари сидели вокруг плотным кольцом, круг был не шире пяти шагов. Все воины были вооружены, а у него не было даже ножа. Только голые руки.
Все пятеро разом бросились на него, и Генри ушел в сторону, рванулся к огненному волку и коснулся его. Пальцы обожгло болью, а волк щелкнул зубами рядом с его ухом, и Генри бросился назад. Значит, теперь огонь тварей действует и на него тоже. Он пытался сосредоточиться, дышать глубже, видеть ясно, но паника оглушала его. В голове было пусто, словно он разом забыл, как надо драться, и Генри неуклюже отбивался, перекатывался. Слишком много времени уходило на то, чтобы рассчитывать удары и бить только по тем местам, что защищены одеждой. Он уже чувствовал: против пятерых у него нет шансов.
Отец говорил ему, что все на свете существа похожи: люди, кролики, лисы. Все живут, чтобы выжить, нет цели выше, чем эта. И даже сейчас, когда в голове все было словно разодрано на клочки, инстинкт вел его, помогал вовремя уклоняться от ударов, спасать свою жизнь. Но долго так не могло продолжаться: двое схватили его за руки, третий ударил по ногам, чтобы он потерял равновесие, и человек с лентой занес дубинку. Он целился в голову, и Генри даже подумать не успел: выкрутил из захвата руки, едва не выбив себе суставы, нырнул под дубинку, бросился на здоровяка, толкнул в грудь и повалил на землю. Тот перекатился, подминая Генри под себя, и инстинкт сработал быстрее, чем мысли.
Его будто окатило огнем, огонь проник в каждую кость, каждую каплю крови с такой силой, что потемнело в глазах, а когда прояснилось, он понял, что с рычанием держит воина за шею, и его руки касаются голой кожи.
Воин дернулся всем телом, секунду на Генри смотрел ясный, испуганный взгляд, потом глаза закатились, пульс под руками бился все медленнее, и Генри заставил себя оторвать от человека руки, откатиться назад и вскочил, чтобы обезвредить остальных. Те даже расположение еще не сменили, значит, прошло не больше пары секунд. В голове было ясно и пусто, огонь пел внутри его, повторял, что его теперь не остановить, – и Генри неторопливо коснулся голой шеи второго воина, просто чтобы проверить. Тот сразу осел на землю, и Генри прикоснулся к третьему неспешно увернулся от ножа четвертого, ударил пятого ногой в живот и одновременно коснулся обоих.
Он выпрямился, глядя на пять тел у своих ног. Все они дышали – он видел, как вздымается у них грудь, как двигаются глаза под веками, – вот только лица были белые как снег. На шее у каждого краснел ожог. Генри оторвал от них взгляд, услышав мерные, позвякивающие хлопки – и понял, что огненные твари уже не окружают его. Перед ним стоял Освальд и неспешно бил ладонью о ладонь.
– Прекрасно, – тихо проговорил он. Твари покорно сидели за его спиной, сбившись вместе. – Я подумал было, что погорячился и пяти человек многовато, но теперь понимаю, что можно было выставить против тебя и десять.
Генри медленно перевел взгляд на остальных пленных: те смотрели на него так же, как люди на ярмарке, когда с него сорвали маску.
Как на зверя.
Но он не мог заставить себя подумать об этом как следует, его затапливало такое наслаждение, будто каждый клочок кожи пел, и внутри была бесконечность. Он не чувствовал себя лучше никогда в жизни.
– Думал, сможешь жить, просто забыв про свой дар? – негромко спросил Освальд. – Посмотрим, как это тебе удастся теперь. Ты вступил в силу. А вы, детки, в глубине души всегда знали, кто он такой. Он вам не друг. Он создан, чтобы уничтожать все на своем пути, так что будьте осторожны. Играть с волком – плохая идея. Впрочем, они тебе тоже не друзья, зря ты им доверял. Надеюсь, больше не повторишь такой ошибки.
