Другой смысл придавал термину американский геолог Джеймс Дана (1813–1895).
Дарвин утверждал, что в природе господствуют случайность и естественный отбор (хотя сам по себе отбор – уже не случайность, поскольку подчиняется жестким закономерностям).
На том же самом материале Дана провозгласил совсем не то, что Дарвин: единую для всего живого мира закономерность, которую назвал «цефализация», – развитие животных в направлении усложнения нервной системы от низших организмов к высшим.
Утверждения Дана о цефализации были основательно забыты, когда В. И. Вернадский напомнил о них: «Правильность принципа Дана легко может быть проверена теми, кто захочет это сделать, по любому современному курсу палеонтологии. Он охватывает не только все животное царство, но ярко проявляется и в отдельных типах животных. Дана указал, что в ходе геологического времени, говоря современным языком, т. е. на протяжении двух миллиардов лет по крайней мере, а наверное, много больше, наблюдается (скачками) усовершенствование – рост – центральной нервной системы (мозга), начиная от ракообразных, на которых эмпирически и установил свой принцип Дана, и от моллюсков (головоногих), кончая человеком. Это явление и названо им цефализацией. Раз достигнутый уровень мозга (центральной нервной системы) в достигнутой эволюции не идет уже вспять».
[87]
Итак, цефализация – непрерывный рост центральной нервной системы – обеспечивала все более разнообразные и сложные формы общения организмов с окружающей и живой, и косной средой. Навыки наследовались, – следовательно, усложнение центральной нервной системы влекло за собой усложнение генетического аппарата. Конечно, именно генетический код определял уровень «стартовой площадки» поведения вида и его активности… Но организмы приобретали новые качества, которые меняли генетический код…
Нисколько не отрицая акта Божественного творения и Перста Господнего в эволюции и в истории, отметим: векторность эволюции и цефализация объясняются самыми простыми и очевидными причинами; животные просто «заставляли» друг друга становиться все умнее и умнее. Глупый проигрывал в полном соответствии с теорией «естественного отбора».
До сих пор существуют простейшие и примитивные многоклеточные животные, у которых вообще нет мозга. Живут на свете организмы, чей мозг намного проще мозга млекопитающих. Но замыкают пищевые цепочки, становятся владыками земли виды с наиболее развитым мозгом.
Обсуждать ли и вообще замечать ли векторность эволюции – вопрос не профессионализма, а скорее убеждений и склонностей каждого отдельного специалиста. Но повторюсь – отрицать очевидные вещи не возьмется никто.
А из самого факта цефализации вытекают два важнейших вывода:
1. Появление все более сложных существ закономерно. И потому разумное существо (не обязательно мы с Вами) – не случайность и не «ошибка природы», а закономерность. Может быть, и неизбежность.
Компьютерное моделирование показало, что в процессе развития жизни совершенно неизбежно возникновение существа «с очень высоким уровнем развития нервной системы» и с хватательными верхними конечностями.
[88]
2. Эволюция всех групп животных имеет одно направление – именно поэтому и возникает феномен «параллельной эволюции». Палеонтолог Н. Н. Каландадзе назвал свою статью «Все хотят стать людьми, но не все могут» – имея в виду, что очеловечиваются все линии приматов, хотя и в разной степени. С тем же успехом можно сказать, что все рыбы «хотят» стать земноводными, все земноводные – пресмыкающимися, и так далее.
Клада и града
В классической палеонтологии конца XIX – середины XX веков все выглядело сравнительно просто: рыбы породили земноводных, земноводные породили пресмыкающихся, пресмыкающиеся породили птиц и млекопитающих. Точно так же и обезьяны породили людей.
В эпоху молекулярной генетики эту схему пришлось существенно изменить и дополнить, вводя понятия клады и грады.
Клада (от английского clade) – это группа организмов, которые являются потомками единственного общего предка и всех потомков этого предка.
[89]
Града же (от греческого «градос») – совокупность организмов, находящихся на одном уровне структурной сложности.
Основные идеи кладистики заложил немецкий биолог Вилли Хенниг (1913–1976) в 1950–1960-е годы. До сих пор спорят о том, кто именно и когда придумал само слово «клада». Вряд ли это важно, потому что работы, после которых эволюционное учение стало изменяться, известны.
[90]
У палеонтологов и биологов XIX века не было особых сомнений: животные принципиально одного структурного уровня происходят от одного предка. Эволюционные древа, прямо происходящие от родословных деревьев дворян, исходили именно из этого.
К концу XX века выясняется: большая часть принципиально значимых эволюционных событий происходила по многу раз.
В девонском периоде палеозоя практически одновременно появляются не родственные между собой параллельные группы примитивных земноводных, способных хотя бы короткое время жить на суше. Все они – потомки разных кистеперых рыб.
[91]
Сейчас известно около десятка групп подобных четвероногих рыб. Любая из них могла положить начало истории сухопутных позвоночных.
В образной форме эту закономерность выразил К. Еськов: «Как обычно, ”заказ” на создание четвероногого позвоночного, способного жить (или, по крайней мере, выживать) на суше, был дан биосферой не одному, а нескольким ”конструкторским бюро”; ”выиграла конкурс” в конечном итоге та группа кистеперых, которая ”создала” известных нам тетрапод современного типа».
[92]
Но и после того, как появились «настоящие» земноводные, лабиринтодонты, параллельно с ними существовало несколько групп экологически сходных кистеперых рыб, сочетавших в себе черты рыб и земноводных. Известно до десятка групп таких полурыб. Это родственники по экологической нише, и по уровню организации, но не по происхождению. У живших параллельно с ними древних земноводных четко прослеживается как минимум три независимых направления развития, а очень может быть, что и больше.
