Глядя, как легко он скользит в менуэте, она посетовала, де, трудно представить, что отец такого милого молодого человека принес столько зла России и Петру I. Вильямс деликатно заметил, что это было очень давно, а молодой человек заслуживает ее внимания. Чарторыйские составляют в Польше русскую партию, и дядя Станислава Понятовского поручил ему своего племянника, чтобы он, Вильямс, воспитал его в лучших чувствах к России и сделал из него дипломата. Екатерина: «Я ответила ему, что вообще считаю Россию для иностранцев пробным камнем их достоинств и что тот, кто успевал в России, мог быть уверен в успехе во всей Европе. Это замечание я всегда считала безошибочным, ибо нигде, как в России, нет таких мастеров подмечать слабости, смешные стороны или недостатки иностранца; можно быть уверенным, что ему ничего не спустят, потому что, естественно, всякий русский в глубине души не любит ни одного иностранца». Едкое замечание в устах будущей императрицы.
Понятовский тоже оставил «Записки». В них он охарактеризовал Екатерину в очень пылких выражениях: «Ей было двадцать пять лет; она только что оправилась от своих первых родов и была в той поре красоты, которая называется расцветом каждой женщины, наделенной ею. Брюнетка, она была ослепительной белизны; брови у нее были черные и очень длинные; нос греческий, удивительной красоты руки и ноги, тонкая талия, рост скорей высокий, походка чрезвычайно легкая и в то же время благородная, приятный тембр голоса и смех такой же веселый, как и характер, позволявший ей с одинаковой легкостью переходить от самых шаловливых игр к таблице цифр, не пугавших ее своим содержанием».
Добавлю несколько слов о внешности Екатерины, потом в повествовании просто не будет для этого места. Для женщины и императрицы красота важный козырь на руках. Для Понятовского Екатерина романтическая героиня, красавица и умница. Ему вторит английский дипломат Бекенгем, правда, он более умерен: «Черты ее лица далеко не так тонки, чтобы могли составить то, что считается истинной красотой, но прекрасный цвет лица, красивые и умные глаза, приятно очерченный рот и прекрасные каштановые волосы создают в общем такую наружность, к которой очень немного лет назад мужчина не мог бы отнестись равнодушно».
А вот француз Фавье (уж он-то разбирался в женщинах) пишет: «Никак нельзя сказать, что красота ее ослепительна: довольно длинная, тонкая, но гибкая талия, осанка благородная, но поступь жеманная, не грациозная; грудь узкая, лицо длинное, особенно подбородок; постоянная улыбка на устах, но рот плоский, вдавленный; нос несколько сгорбленный; небольшие глаза, но взгляд живой, приятный; на лице видны следы оспы. Она скорее красива, чем дурна. Но увлечься ей нельзя»
А Понятовский не просто увлекся, он влюбился. Он был влюблен, но очень трусил. Вильямс слегка подтолкнул его, и первый шаг был сделан. Роман развивался бурно, но не о нем здесь речь. Положение в Европе было сложным, назревала война, и Понятовский был вынужден уехать из России. К этому времени у Екатерины и английского дипломата сложились хорошие, доверительные отношения. Словом, он стал посредником в переписке Екатерины и влюбленного поляка. Вначале Екатерина писала письма возлюбленному, а потом как-то сама собой возникла переписка с самим Вильямсом, переписка активнейшая. Уже Семилетняя война началась, Елизавета 1 сентября 1756 года подписала об этом указ, а здесь за четыре месяца с сентября по декабрь 1756 года 150 писем, причем каждое не менее десяти страниц. Это вам не интернет, где пять строчек – и всё ясно. В XVIII веке к почте относились очень серьезно.
По приезде в Россию Вильямс был вполне успешен. Он нашел с Бестужевым общий язык, и через три месяца ему удалось возобновить конвенцию от 1747 года о союзе России и Англии. Бестужев пошел на это, чтобы сдержать агрессора – Пруссию. Фридрих II – захватчик, Наполеон XVIII века, гидра – как называла его Елизавета. И вдруг в Петербурге узнают, что 5 января 1756 года Англия заключает союзный договор с Фридрихом. У Англии и Франции шла война в Америке, и Англии нужен был сильный союзник против Франции. Это было ударом для Бестужева, для Вильямса это был крах. Любым способом Вильямс, как говорят теперь, должен был повысить свои акции. И своими письмами Екатерина помогла ему в этом.
Эта переписка – загадка и подарок истории. Вильямс рано ушел из жизни, все его бумаги перешли к родственникам. Со временем нашелся умный наследник, который понял цену этой переписке и опубликовал ее. Переписка поступила в Государственный архив Александра II в 1864 году и стала секретной. Есть в этой переписке некоторая странность, оба адресата – мужчины, но по почтении скоро обнаруживается, что один из корреспондентов вне всякого сомнения женщина, при этом особа очень высокого ранга. И никаких фамилий, только клички, места действия тоже скрываются под вымышленными названиями, например, Царское село называется Нимфенбург.
Письма английского дипломата – подлинные, письма Екатерины в копиях. Екатерина неоднократно писала, чтобы ее письма были ей возвращены. Вильямс аккуратно это делал, но как истинный дипломат не мог побороть искушения сохранить тексты. Он снимал копии. Правда, от этой переписки сохранилось четыре незначительных письма и самой великой княгини. Екатерина хранила свои письма, но в 1758 году, перед арестом Бестужева и смертельной опасностью, которая нависла и над ее головой, сожгла свои послания к Вильямсу вместе с другими бумагами.
Ну и что, скажете вы, переписывались два человека. Но один был представителем фактически враждебной нам державы, а вторая – супругой наследника трона. Вначале писали об «отсутствующем друге», а потом незаметно переходили на дела русского двора. Екатерина охотно отвечала на все вопросы: какие дипломатические разговоры ведутся, какие решения принимаются, как группируются военные и политические силы. Потом Екатерина увлеклась. Поскольку не со всей политикой русского двора она была согласна, то позволяла себе критику, иногда была слишком откровенна. В это время Елизавета много болела. В письмах Екатерины не только нет сочувствия к государыне, но она позволяет себе такие замечания: «Ох, эта колода! Она просто выводит нас из терпения! Умерла бы поскорей». С давних пор на Руси пересуды о здоровье царствующих особ караются очень жестоко. Хорошо, если ссылка в собственное имение, а не монастырь или Сибирь. Кроме того, в письмах Екатерина подробно, детально, с пунктами намечает план своего поведения в случае смерти Елизаветы и смены власти.
Но болезнь императрицы не была тайной для Европы, да и сообщенные Вильямсу тайны имели малый вес. Что такого особенно ценного могла Екатерина узнать у мужа или у сплетниц при дворе? Кроме того, Бестужев явно догадывался об этой переписке и находил способы донесли до Екатерины «дезу», как теперь говорят, нужную канцлеру информацию, чтобы она написала об этом Вильямсу. В декабре 1756 года Понятовский вернулся в Петербург уже в качестве польского посла. Любовь его с Екатериной продолжалась, что не мешало Екатерине и дальше переписываться с Вильямсом. Отчаянная женщина. Она, нимало не смущаясь, писала Вильямсу, что хочет царствовать, «погибнуть или царствовать» – вот ее девиз. Но для этого необходимо было устранить мужа. Значит ли это, что она уже в 1756 году задумывалась о возможном заговоре в свою пользу? Вопрос без ответа.
