Исполняя обещание, данное Швеции, Лондон стал формировать эскадру военных кораблей, с тем, чтобы идти к Кронштадту. Война войной, но Россия активно торговала с Англией, поставляя ей сырье. Екатерина объявила, что при любом раскладе в военных делах путь английским торговым судам в Петербург открыт. До «санкций запада» (столь знакомых нам в 2014 году) дело не дошло. Наш дипломат в Лондоне Семен Романович Воронцов (родной брат Дашковой) поднял бум в английской прессе. Англичане быстро сообразили, что торговать выгоднее, чем воевать.
Вторая ошибка Густава III – он поторопился с объявлением войны. Озабоченная неудачами на нашем южном фронте, Екатерина собиралась послать в Средиземное море флот, и послала бы, но король шведский ее опередил, начав военные действия.
Начало шведской войны с Россией несколько похоже на театральное действо. По шведской конституции, которая свято соблюдалась, король имел право только на оборонительную войну, нападать самому запрещалось. Тогда Густав III решился на провокацию. Он переодел своих солдат в русскую форму и направил их в Финляндию, где они (по заданию) принялись бесчинствовать, грабить, устраивать поджоги и т. д. Финляндия принадлежала Швеции, для всего мира должно было быть очевидным, что войну развязала Россия.
В июне 1788 года, без объявления войны, шведы осадили две крепости – Нейшлот и Фридрихсгам, а уже потом, в июле, объявили войну России. Шведский посол Нолькен в каждом отчете в Стокгольм сообщал, что Россия истощена войной, что Петербург защищать некому и т. д. Густав III геройствовал, он был уверен в своей победе. Он обещал, что скинет с постамента бронзовую фигуру Петра Великого, и поставит на этом месте свою.
Объявляя войну, Густав потребовал возвращения Швеции земель в Финляндии и Карелии, полученных Россией по Ништадскому миру, а поскольку Швеция заключила союз с Турцией, он требовал принятии шведского посредничества при заключения Россией мира с Турцией на следующих условия: вернуть Турции Северное причерноморье, Крым и часть Грузии. Дерзость неслыханная!
Сухопутными русскими войсками руководил Мусин-Пушкин, и делал он это плохо, он был слабым полководцем. Основные бои разыгрывались на море. В 1788 году состоялось сражение при острове Готланд. Можно сказать, что это была ничья. Шведы взяли в плен наш адмиралтейский корабль, и русские в свою очередь взяли шведский адмиралтейский корабль. И те, и другие считали себя победителями.
Война велась «ни шатко – ни валко», но была очень нервной для императрицы и всех жителей Петербурга. Не было ни одного «главного сражения», которое решило бы исход войны. На суше какие-то мелкие стычки, когда не поймешь, что проиграл, кто выиграл. Компания 1789 года тоже проходила в основном на море, была два сражения, оба окончились победой русских. Первым сражением руководил адмирал Чичагов. Но более значительной в этой компании была победа гребного флота под руководством принца Нассау, он верой и правдой служил Екатерине еще в 1-й Турецкой войне. Шведский гребной флот понес значительные потери. На радостях императрица написала Гримму в Париж, сравнивая нашу победу гребного флота с Чесменской битвой. Она даже послала свое письмо по обычной почте. Пусть знают! Екатерина была уверена, что прежде, чем письмо дойдет до адресата, в Европе его несколько раз вскроют.
Положение России было сложным. Мы воевали с Турцией и Швецией, Турция рассчитывала на помощь Швеции, Англия поддерживала Турцию, на помощь Австрии и Дании Россия тоже рассчитывать не могла. И еще Пруссия, не желающая укрепления России, грозила ей войной. Екатерина пишет 13 мая 1790 года письмо Потемкину на Юг: «Меня мучит теперь несказанно, что под Ригою полков не в довольном числе для защищения Лифляндии от прусских и польских набегов, коих теперь почти ежечасно ожидать надлежит. Король шведский мечется всюду, как угорелая кошка. Долго ли сие будет, не ведаю: только то знаю, что одна премудрость Божия и его всесильные чудеса могут всему сему сотворить благой конец».
В 1790 году шведы решили обойти стороной крепости Фридрихсгам и Выборг и идти прямо на Петербург. Известно, это сильно напугало императрицу. 3 мая 1790 года Храповицкий пишет: «Шведский корабельный флот в 26 парусах подходит к Чичагову, на Ревельском рейде стоящему. Великое беспокойство. Почти ночь не спали (об императрице – Авт.). Граф Безбородко плакал».
На другой день пришло сообщение о победе Чичагова над шведами, что не помешало шведскому флоту продолжить пусть на Кронштадт. Но на пути туда его встретили корабли Чичагова и Крузе. Шведы отступили и укрылись в Выборгской бухте. Решая будущее войны, шведский флот задержался в Выборгской бухте дольше, чем следовало, чем дал возможность собраться русскому флоту вместе. Они закрыли вход в бухту. Корою Густаву грозил плен. Этого он не мог допустить и решился прорываться сквозь заслон русских судов. Это Густаву III удалось, он вырвался на волю, но при этом потерял почти весь свой флот. 9 августа 1790 года в деревне Вереле был заключен мир, по которому русские границы со Швецией остались прежними.
Александр Матвеевич Дмитрий-Мамонов (1758–1803 гг.)
Войны шли своим чередом, а дворец жил своей жизнью. Я хочу рассказать о Дмитриеве-Мамонове, потому что он отличался от всех прочих фаворитов уже тем, что сам по доброй воле бросил сомнительную дворцовую должность, «сделал глупость», по словам Потемкина. Виной тому была любовь к фрейлине императрицы Дарье Федоровне Щербатовой, но не только.
При Мамонове Екатерина встретила свое шестидесятилетие. В ту пору женщины любого звания обязательно румянили лицо, знатные особы пользовались дорогой французской косметикой – румянами, женщины попроще создавали румянец простой свеклой. Белила тоже были обязательны. Представьте себе выбеленное лицо и ярко-алые пятна на щеках. Молодость ничем нельзя изуродовать, хоть наголо постригись, но дама преклонных лет с подобным ликом может и отпугнуть любого. По счастью Екатерина не пользовалась косметикой, и цвет лица ее был по-прежнему свежим, но от былой красоты мало что осталось. Стоматология тогда была в зачаточном состоянии, то есть императрица была несколько беззуба, а это очень уродует женщину. А ведь как ранее восторгались улыбкой императрицы! Она располнела, носила свободного покроя платья, их прозвали «молдаванским», туфли на низком каблуке, и только прическу позволяла себе замысловатую, волосы у императрицы до самой старости были очень хороши.
Дмитриеву-Мамонову, когда он попал в случай, было 28 лет. Происходил он из дворянского смоленского рода. Отец, Матвей Васильевич Дмитриев-Мамонов (1724–1810 гг.), по свидетельству энциклопедии, был правителем Смоленского наместничества и сенатором. Князь Потемкин состоял с ним в дальнем родстве, Денис Иванович Фонвизин тоже был его дальним родственником, мать у драматурга была из рода Дмитриевых-Мамоновых. Александр Матвеевич был хорошо образован, великолепно знал французский, итальянский и немецкий языки тоже были ему не чужды, и что удивительно, он и по-русски очень хорошо говорил и писал. Тогда среди высшей знати это было редкостью. К его образованию приложил руку дядя – барон Строгонов.
С детства Александр был записан в Измайловский полк, службу он начал в 1784 года адъютантом Потемкина. Как только около Екатерины возникло вакантное место, верный себе Потемкин представил его императрице. Вот анекдот на этот случай. Потемкин условился с императрицей, что пошлет к ней молодым человеком картину, не знаю, что на ней было изображено, пейзаж или натюрморт. Ответ Екатерины Потемкину должен был служить оценкой претендента. «Ну, что сказала государыня про картину?» – спросил князь Мамонова после визита во дворец. «Картина хороша, но колорит дурен», – слово в слово передал Александр ответ государыни. Это решило дело. 19 июля 1786 года Александр Матвеевич Дмитриев-Мамонов получил чин полковника и флигель-адьютанта императрицы, переехал во дворец в личные покои, а несколько позднее его пожаловали чином генерал-майора и званием действительного камергера.
