– Я не боюсь, ведь никакой откровенности не было, – спокойно произнёс сэр Эмиас.
– Даю вам слово, что между нами останутся чисто служебные отношения. Пусть даже вы получите приказ убить меня и исполните его, я заранее прощаю вам и это, – гордо проговорила Мария, выпрямившись в седле.
– Вы – настоящая королева, – склонил голову сэр Эмиас. – Если бы Господь по-другому распорядился нашей страной, я так же преданно служил бы вам, как служу её величеству Елизавете.
– Не сомневаюсь, милорд, – сказала Мария. – А теперь позвольте мне продолжить прогулку. Мне хочется проехаться по лесу.
– С вашего разрешения, я оставлю вас, мадам. Мне, старику, трудно поспевать за вами, вас будет сопровождать сэр Кристофер. Вон он скачет, видите? – сэр Эмиас показал на всадника, несущегося вдоль опушки. – Очень способный молодой человек, недавно прислан к нам из Лондона. Он покладист и охотно пойдёт навстречу вашим пожеланиям. Но будьте осторожны, мадам, не погубите себя, в лесу скрыто так много опасностей.
– Я постараюсь, сэр Эмиас, – ответила Мария, пришпорила коня и направилась к лесу.
* * *
На лесной поляне стояли восемь больших камней, образуя правильный прямоугольник; когда-то он был покрыт плитами из песчаника, наподобие крыши, но они давно обрушились на землю и со временем так густо поросли травой, что были почти неразличимы. Для чего были поставлены эти камни и кем они были поставлены, не мог сказать никто из местных жителей, однако в окрестных деревнях верили, что здесь собираются тролли и ведьмы, а возможно, это был заколдованный вход в подземное царство. Место было проклятое и опасное, люди обходили его далеко стороной, а если случайно попадали сюда, крестились, плевались и со всех ног мчались прочь.
Королева Мария, едва нашедшая поляну с камнями, тоже осенила себя крестным знамением и лишь затем негромко окликнула:
– Сэр Энтони, где вы?
Из-за камней вышел молодой человек и низко поклонился ей:
– Я жду, ваше величество. Уже не надеялся увидеть вас сегодня. Подумал, что опять вам не удалось обмануть своих тюремщиков.
– Нет, всё прошло гладко. Правда, старик Эмиас несколько задержал меня, зато его помощник Кристофер оказался поразительно сговорчивым. Когда я сказала, что хочу побыть одна, он легко отпустил меня; лишь просил не заблудиться.
– Он наш союзник? – настороженно спросил Энтони.
– Не думаю. Он недавно приехал из Лондона и явно имеет какие-то инструкции насчёт меня.
Энтони приблизился к королеве, взял её коня под уздцы и сказал:
– Плохо, если сэр Френсис заподозрил что-то. Обидно будет, если наше дело закончиться, не успев начаться.
– Сэр Френсис коварен, но он не всеведущ, – ободряюще улыбнулась Мария. – Откуда ему знать, когда о нашем замысле известно пока только мне и вам! Даже ваши друзья не посвящены в суть нашего плана; нет, я убеждена, что сэр Френсис не успел ещё ничего пронюхать.
– Тогда отчего этот Кристофер столь любезен с вами?
Мария нахмурилась.
– Елизавета разорвала отношения с Испанией, разве вы не слышали?
– Как раз с этой вестью я к вам явился, – Энтони изумленно посмотрел на неё. – Но как вы узнали, мадам? И какое это повлияло на поведение ваших стражников?
– Я узнала от сэра Эмиаса… Нет, не подумайте, что он перешёл на мою сторону! Старый Эмиас не так прост, как кажется: перед Елизаветой он хочет выглядеть моим врагом, а мне он демонстрирует свою лояльность. Он держит нос по ветру и в нужный момент повернёт свой корабль на правильный курс. Таких хитрых лисиц, как сэр Эмиас, в Англии теперь много развелось: их даже предателями назвать нельзя, – какое предательство, помилуй бог, когда они верно служат власти, – любой власти, какая бы ни была в стране! Понятие предательства сильно обесценилось у нас: раньше казнили за измену, но сейчас измены нет, потому что нет того, чему или кому можно было бы изменить. Представьте себе, что Спаситель не пришёл бы в Иерусалим, что его не родила бы Пресвятая Дева; кому тогда изменил бы Иуда? Он стал бы обыкновенным чиновником из окружения Каифы и получал бы свои тридцать серебряников от синедриона в виде ежемесячного жалования. Так и в нашей стране, – Христос забыт, его учение превращено фарисеями в выгодное дело и приносит хорошие доходы; подлость сделалась полезным и необходимым качеством для успеха в жизни, а благородство вызывает смех, как старомодное, проеденное молью одеяние. Предателей нет, говорю вам, – есть хитроумные люди, которые могут воспользоваться сложившимися обстоятельствами.
– Однако сэр Френсис не остался без работы, – заметил Энтони.
– Он вылавливает выскочек, слишком жадных и слишком алчных; честолюбцев, которые чувствуют себя ущемлёнными и хотят славы; наконец, сумасбродов, свихнувшихся на своих идеях. Благородные и нравственно здоровые люди редко попадаются в его сети, – эта рыба нынче почти перевелась.
– Позвольте поинтересоваться, к какому разряду вы относите меня, ваше величество? – рассмеялся Энтони с некоторой принуждённостью.
– Наверно, я должна была бы польстить вам, сказав, что вы благородный человек, борющийся за справедливость и истинную веру, – но я не привыкла лгать своим друзьям и особенно тем из них, кто рискует из-за меня жизнью. По-моему, вы относитесь к тому разряду молодых людей, которые переняв основные черты нашего подлого века, пытаются построить лучшее будущее. Какая бы ни была ваша участь, вы не станете ни апостолом, ни святым, ни мучеником веры, – однако вы можете приблизить то время, когда к нам придут и апостолы, и святые, и великомученики… Вы не обиделись на меня, сэр Энтони, мой друг? – королева ласково взглянула на него.
– О, нет, мадам, – отвечал Энтони, – я ценю вашу откровенность, и вы правы… Но давайте возвратимся к нашему делу. Итак, вы считаете, что ваши тюремщики ни о чём не подозревают?
– Я считаю, что сэр Френсис решил избавиться от меня.
– Но почему?
– В преддверии войны с Испанией он желал бы очистить Англию от всех, кто мог бы оказать помощь врагу или действовать в интересах испанцев. Он хочет уничтожить всё, что угрожает власти Елизаветы внутри страны, а я, как вы понимаете, главная и чуть ли не единственная угроза для этой власти. Моя кузина тоже это осознаёт и мечтает о моей гибели, однако ей страшно посягнуть на женщину, в чьих жилах течёт кровь сорока поколений королей, и которая связана родством почти со всеми правителями Европы. Я сегодня уже говорила своей фрейлине, что Елизавета большая трусиха, как бы ни желала она выглядеть волевой и бесстрашной. Я жива благодаря её трусости: будь Елизавета по-настоящему смелой королевой, меня давно убили бы.
Но сейчас настал момент, когда медлить больше нельзя: война с Испанией слишком серьёзное испытание, которого власть Елизаветы может не выдержать. Я уверена, что многие из подлецов, близких к ней, втайне уже прикидывают, как удобнее перейти на службу к Филиппу, если тот будет побеждать. Удобнее же всего это сделать, перейдя на службу ко мне, так как все знают о моей близости к испанскому королю – по родству, по вере и по убеждениям. Пошатнись трон Елизаветы, и в моём замке отбоя не будет от знатных лордов и прочих джентльменов, приехавших выразить мне своё почтение и свою преданность.
