– Как вы думаете, Йор, это и есть сергамена? – осведомился Лараф, тыча перстом в схематично намеченную на боку валуна каменную фигуру, отдаленно напоминающую агрессивного клыкастого кота небывалых размеров с ярым хохолком на затылке. Фигура охраняла вход в самый представительный особняк Белой Омелы.
– Если верить преданиям, сергамена так и выглядит, – уклончиво ответил Йор. – Шилол бы побрал этих оборотней!
Пар-арценц гадливо сплюнул. Он был уверен: нечисть надо искоренять всегда, везде и сейчас. А в остальном…
Йор не осмеливался перечить гнорру. Но даже он – верный из верных – считал, что экспедиция на Фальм могла бы подождать. Несмотря на решение Совета Шестидесяти, несмотря на договор с баронами. Землетрясение – еще ладно. Но вот мятеж…
Увести изрядную часть войска вместе с «Лепестком Персика» на Фальм – раз. Оставить Пиннарин на попечение всего-то трех пар-арценцев, из которых двое являются таковыми лишь по должности, по званию же – обычные аррумы. Два. И все это в такой шаткий час, фактически в междуцарствие…
А ведь Тернаун и Харренский Союз, да и Ают тоже – только тем и заняты, что ищут слабину, трещину в варанском магическом щите! Это – три, и четыре, и пять.
Впрочем, Йором владела уверенность, что гнорр, каким бы странным он в последнее время не был, знает что делает. Его поведение в Урталаргисе доказало: Лагха Коалара столь же далек от помешательства, сколь и раньше. Ну, может пожестче стал чуть – так это он просто взрослеет, рассуждал пар-арценц.
Йору даже показалось, что он разгадал маневр Лагхи – тот, по мнению пар-арценца, умышленно представлял себя как бы больным, как бы слегка чокнутым, чтобы проверить, кто чего стоит, и подгрести под себя еще больше еще большей власти. «Вспомнить хотя бы как хитро он расправился с этим ублюдочным выскочкой Альсимом», – криво ухмылялся Йор.
Деловитость, с которой гнорр принял решение об уничтожении Сиятельной ради водворения порядка, тоже импонировала Йору. Ведь и сам он сделал карьеру на деловитости в вопросах уничтожения и водворения.
«Недурно сыграно! – восторгался Йор. – Раньше Вараном правила его любовница. А теперь – жена. Раньше недруги имели возможность сыграть против гнорра на ревности одной из бабенок, теперь – нет. И все это без лишнего скандала. Все как так и надо! Даже как-то чересчур хорошо все для него складывается. Теперь бы не обжечься!»
– Не вешайте нос, любезный Йор, – подмигнул пар-арценцу Лараф, с немыслимой фамильярностью похлопывая Йора по плечу. Он заметил, что пар-арценц погрузился в свои думы, и ему, как ни странно, хватило сметки угадать их общее течение. – У меня только что созрел один план.
– Слушаю вас, мой гнорр.
– Мы не будем дожидаться подхода наших союзников, баронов Маш-Магарт. Мы возьмем Гинсавер сами.
– Но ведь это… большие потери!
– Быть может, потери. Зато мы выиграем кучу времени. Если сейчас, забыв о баронах Маш-Магарт, ускоренным маршем бросить все силы на Гинсавер, мы окажемся у стен замка гораздо раньше намеченного срока. Мы возьмем врага внезапностью. Все лавры – и в материальном, и в магическом, и в духовном их выражении, достанутся нам! А баронов поставим перед фактом. Уверен, они не будут возражать. Я сам поговорю с баронессой Звердой.
– Но… неплохо было бы как-то усилить наших людей… Этот случай – с животными… Мне все время доносят: многие ропщут…
«Случай с животными» вышел действительно гаже гадкого, превзойдя самые мрачные прогнозы Опоры Безгласых Тварей. Уже в виду фальмских берегов на всех псов-уродов, именуемых «животными-девять», напала загадочная разновидность бешенства.
Они принялись расхаживать по своим клеткам на задних лапах, что само по себе с точки зрения Ларафа было отвратительно, но по мнению офицеров Свода входило в круг «ведущих поведенческих обыкновений» этих исчадий. И, принявшись расхаживать, начали… разговаривать. Насколько в их хриплых рыках и завоях можно было вообще распознать звуки человеческой речи.
Говорили они – все разом, не нуждаясь, видимо, ни в слушателях, ни в собеседниках – следующее: «Убьем – всех – жрать – убьем – сожрем – дрянь». Пена по углам пастей, глаза забраны желтоватой плевой.
Первые два часа офицеры Опоры Безгласых Тварей, виновато пряча глаза по углам, пытались убедить гнорра, что да, у них и вправду велись работы по развитию у собак мыслительных способностей пятилетнего ребенка. Что это был такой подарок Своду от их родной Опоры, что работам этим уже не один год и что они, простые рах-саванны, не могут знать, отчего пар-арценц о том заранее не доложился.
И главное: «убьем-сожрем» относится, вне всяких сомнений, к злоименным оборотням, коих псы уже учуяли и теперь рвутся в бой. Дай им волю – они достигнут фальмского берега вплавь, и – кто знает? – может, и без помощи людей перегрызут всех Хуммеровых перевертышей до последнего.
В начале третьего часа псы дали себе волю сами. Так никто толком и не узнал что да как, но вдруг на палубе одного из зерновозов, отданных в распоряжение Опоры Безгласых Тварей, раздались рвущие душу крики, просквозившие туман, перекрывшие привычную музыку флота: скрип рей и весел, гул и хлопанье парусов, матерщину палубных команд.
Животные-девять хозяйничали и в трюме, и на палубе судна. Прежде, чем к нему приблизились военные корабли, и команда, и офицеры Свода были уже мертвы. По крутым бортам парусника тут и там стекала темная жидкость – фиолетовая в свете сумерек. По палубе с ошалелым лаем носилась свора людоедов.
Из марса на вершине второй мачты вывалились какие-то мешковатые лохмотья, в которых было невозможно узнать впередсмотрящего. Вслед за тем над ограждением марса поднялась морда псины. «Жрать!» – потребовал воспитанник рах-саванна Егура, плеяде которого как раз и не посчастливилось путешествовать на борту злосчастного зерновоза.
Тут уже не мешкали. И приказа гнорра не дожидались. Зерновоз с мятежной командой псов-убийц засыпали зажигательными стрелами из «скорпионов». Горящие псы сигали в воду, пытались вплавь достичь соседних кораблей, но перепуганные и озленные солдаты пустили в ход все, что было под рукой. Каждой твари досталось по несколько десятков глубоких колотых ран.
А всех бормочущих «жрать-убьем-дрянь» животных-девять на борту других кораблей перестреляли в упор через просветы между прутьями клеток. Твари пощады не просили – только «жрать».
После этого Лараф устроил показательный разнос Опоре Безгласых Тварей. Обещал разжаловать всех в рядовых копейщиков, нет, в пращников (которых в Варане уже давно не было), нет, в «разнорабочих всяких». Но в итоге ограничился только строгим наказом искупить вину в бою и ни в коем случае не выпускать на Фальме животных-семь.
И хотя боевые вороны вели себя тишайше, их рассадили по тем самым клеткам, которые еще смердели свежей кровью животных-девять. Там они и просидели до конца кампании.
Таким образом, злокозненный барон Вэль-Вира – а бешенство на животных-девять было наведено именно его чарами – вывел из строя самых опасных противников еще до начала кампании. Ключ к чарам, а равно указания зачем, когда и как пустить их в ход, Вэль-Вире подарил Адагар. На момент применения таковых – покойный…
