«Можно подумать, здесь могли быть еще какие-то другие!»
После созерцания загадочных северян и хвастовства приказчика Эгин совсем не удивился, когда за крохотную каморку с него было спрошено как за восьмикомнатные апартаменты с вызолоченными ночными горшками. Все-таки, иностранные бароны обязывают!
Эгин, скрепя сердце, согласился. Уж очень не хотелось ночевать на улице.
Матросы ни за что не соглашались отпускать Эгина на поиски «богатого столичного гиазира» в одиночестве.
Пришлось оставить им в качестве залога свой меч вместе с ножнами из акульей кожи.
Ни один благородный гиазир не продаст, не заложит и не бросит свой клинок. Это матросы знали так же хорошо, как то, что Вараном правит Сиятельная Княгиня, а не, допустим, конь в камзоле.
Эгину не нравилась эта идея. Но идти к Альсиму в таком блестящем обществе ему не нравилось еще больше.
«Что ж, придется гулять по разоренному Пиннарину без оружия», – вздохнул Эгин, ловя на себе совершенно сумасшедшие взгляды совершенно сумасшедших людей, слоняющихся по Красному и Желтому Кольцу.
Кое-кто громко звал своих пропавших без вести близких, кто-то попрошайничал или пытался обменять личные вещи на еду.
Благородные гиазиры и низкородные бродяги смешались в одно безумное уличное варево, которое мутными потоками растекалось по улицам полуразрушенного города.
Эгин помнил, где следует искать Альсима. Как и положено пар-арценцу, Альсим имел должность-прикрытие и, разумеется, свой дом на Красном Кольце, свой выезд и своих слуг.
Эгин прекрасно помнил, что человек, которого он и его бывшие коллеги по Своду Равновесия знают как балагура и умеренного похабника по имени Альсим, известен жителям столицы как Четвертый Носитель Малой Печати Дома Недр и Угодий Ера окс Ланай.
А его особняк называется «Дом Герольдмейстеров» – это Эгин тоже помнил.
Чтобы попасть к Дому Герольдмейстеров, пришлось заложить изрядный крюк, ибо по странной прихоти природы один квартал Красного Кольца все-таки обвалился полностью.
Впечатляющие воображение завалы высились там, где некогда располагались театр, самая известная в столице лавка кружев «Респект» и дом главы Иноземного Дома. Сюда Эгин, живя некогда под фальшивой личиной чиновника все того же Иноземного Дома Атена окс Гонаута, был зван на молочного поросенка с розмарином. Кажется, глава Иноземного Дома присмотрел тогда молодого Эгина-«Атена» в кавалеры своей младшей дочери.
«А может и не присмотрел…» – подумал Эгин, осознавая, что с тех времен для него успела пройти вечность. Или две.
3
Когда Эгин увидел, что Дом Герольдмейстеров в целом устоял, у него отлегло от сердца.
Он бодро взбежал на крыльцо. Ни молоточка, ни шнурочка… Ничего, чем посетитель мог бы культурно провозвестить свое появление.
Помявшись, Эгин как следует двинул в дверь кулаком.
Довольно долго внутри не было слышно никакого движения.
Эгин двинул еще раз.
«Неужели Альсим съехал? Надо же быть такой скотиной: съехать – и ни строчки не написать в письме!»
Эгин ведь, все-таки, не был в столице уже больше двух лет. Сколько всего могло измениться за это время!
Наконец привратницкое окошко отворилось. Через решетку Эгин увидел незнакомое лицо немолодого человека, заросшее черной щетиной.
– Желаю видеть милостивого гиазира Еру окс Ланая, – вполне конспиративно начал Эгин.
– Это совершенно невозможно, – монотонно, как механическая кукла, отвечал привратник.
– Это ведь Дом Герольдмейстеров? – переспросил Эгин, окидывая фасад траченного стихийным катаклизмом строения более внимательным взглядом.
«Мало ли! Может и правда ошибся, перепутал?»
– Да, это Дом Герольдмейстеров, – без выражения ответили из окошка.
– Значит, он принадлежит Ере окс Ланаю. Верно? – Эгин сдобрил свои слова светской улыбочкой.
– Не верно.
– Кому же он принадлежит сейчас?
– Сейчас он продается.
– А где гиазир окс Ланай?
– Не могу знать.
– Когда он съехал?
– Четыре дня назад.
– Прямо во время землетрясения? – с нарочитым сомнением поинтересовался Эгин. – Вот прямо так: стены падают, а слуги кресла с зеркалами на подводы грузят?
– Не могу знать.
Эгин заметил, что в глазах привратника мелькнула тень замешательства.
– А кто может знать? – с нажимом спросил Эгин.
Вместо ответа привратник, не выдержавший словесного состязания, захлопнул окошко. Но не ушел. Он стоял с той стороны двери и ожидал реакции Эгина.
Эгин осознал, что следует срочно менять репертуар. Видимо, с Альсимом и впрямь неладно. Если упустить момент – будет поздно. Прямо здесь, в Доме Герольдмейстеров, нужно выяснить все, что только знает эта мелкая шушера.
– Ладно, мне надоел этот маскарад, – с усталым вздохом произнес Эгин. Он был уверен, что привратник его слышит. – Я прибыл сюда из Нового Ордоса с поручением к господину Альсиму. Я – аррум Свода Равновесия. Открывайте дверь.
– Покажите Внешнюю Секиру, – пробурчал из-за двери привратник.
– Увольте. Это вы покажите мне вашу. Бьюсь об заклад, я старше вас по званию по меньшей мере на ступень. Думаю, Йор, пар-арценц вашей родной Опоры Единства, не придет в восторг от вашей непочтительности, когда я расскажу ему, как вы со мной разговаривали.
Сказано это было с унылой ленцой бывалого служаки. То есть именно так, как разговаривают старшие офицеры Свода.
О том, что все его вранье пойдет коту под хвост в случае, если достопочтенный кровопийца Йор уже не пар-арценц Опоры Единства, Эгин старался не думать.
Спустя два коротких колокола привратник снова открыл окошко и смерил Эгина взыскующим взглядом служивого.
«Э-э, да я, кажется, попал в яблочко! Долгие лета господину Йору, который не по зубам даже саблезубым коллегам-паукам из Опоры Единства!» – с облегчением подумал Эгин.
Поколебавшись с минуту, привратник открыл дверь. Все-таки, никто кроме княгини и старших офицеров Свода не знал истинных имен пар-арценцев. Точно так же, как Альсима все, включая членов Совета Шестидесяти, знали под именем Ера окс Ланай, Йор был известен при дворе, во флоте и в армии как Вурм окс Шаатта.
Эгин вошел.
Лязгнули дверные засовы за его спиной.
– Ну, моя вот, – сказал привратник и сунул под нос Эгину жетон эрм-саванна.
Как и положено, Сорок Отметин Огня отозвались своему владельцу резвыми искорками.
– А моя – вот, – спокойно сказал Эгин. В переносицу эрм-саванна врезался его тяжелый кулак.
