Он понимал, что глобальный переворот государственной системы в принципе не осуществим, хотя в его «идеальном мире» такое было вполне возможно (в 1929 году он сказал бывшему президенту Бадена в Германии: «Если бы нам не приходилось жить среди нетерпимых, узколобых и обожающих насилие людей, я был бы первым, кто отказался бы от всякого национализма в пользу универсального человечества»). Таким образом, он постоянно стремился перекроить национальные идеалы в пользу своей излюбленной темы – индивидуума. В 1931 году он написал статью «Дорога к миру» для журнала «The New York Times», где, в частности, заявлял:
Государство существует для человека, а не человек для государства… Первейший долг государства – защищать личность и дать ей возможность развить все свои творческие способности. Из этого следует, что государство должно быть нашим слугой, а не мы – его рабами.
Хотя его скепсис в отношении национализма сформировался во многом как реакция на Первую мировую войну, приход к власти Гитлера заставил Эйнштейна повторять свои аргументы на публике с удвоенной силой. «Национализм – это детская болезнь, корь человечества», – заявил он газетчику в 1929-м. А четыре года спустя, выступая перед лондонской аудиторией, словно пояснил ту же мысль: «Национализм, на мой взгляд, это не более чем идеалистическая рационализация для милитаризма и агрессии».
Официальным американцем он стал только в 1940 году – через пять лет после того, как отказался от предложения решить вопрос о его гражданстве специальным постановлением конгресса. В том же году ФБР проинформировало президента Рузвельта о том, что Эйнштейн не подходит для найма на работу «секретного свойства», поскольку «маловероятно, чтобы человек его склада смог бы за столь короткое время стать лояльным американским гражданином». Слова эти были совершенно безосновательной клеветой, однако Эйнштейн до самой смерти ни разу не расстроился от того, что так и не стал лояльным гражданином ни для какой власти на свете. В 1926 году «The New York Times» процитировала его слова:
Почему все говорят о великих людях в терминах национальностей? «Великие немцы», «великие англичане»? Гёте всегда был против того, чтобы его называли немецким поэтом. Великие люди – это просто великие люди, и нельзя рассматривать их с точки зрения национальности или среды, которая их воспитала.
Эйнштейн и пацифизм
Психологические корни войны, на мой взгляд, заложены биологически в агрессивной природе мужского начала.
Альберт Эйнштейн, «Что я думаю об этой войне», 1915
Когда современное оружие сделало кровавую бойню возможной на промышленном уровне, Эйнштейн стал одним из известнейших адвокатов пацифизма на свете. Хотя издержки гитлеровского режима и заставили его несколько подкорректировать свою доктрину.
Как уже упоминалось, антивоенные наклонности проявились у Эйнштейна еще в детстве. Благодаря им, уже став постарше, он умудрился избежать обязательной военной службы в Германии, отказавшись от немецкого гражданства в 1896-м, и уклониться от швейцарской армии, предъявив справку о косолапии и варикозном расширении вен. Убежденный противник самой концепции воинской повинности (которую он называл «узаконенным рабством»), Эйнштейн, мягко скажем, не сильно расстраивался от того, что здоровье так сильно его «подвело».
Первая мировая война, истребившая большую часть его поколения, превратила Эйнштейна в еще более яростного защитника пацифизма. «В такие времена, как наши, – сказал он в 1914-м, как только война началась, – только и начинаешь понимать, к каким жалким тварям ты принадлежишь». Это была кульминация всего, чего он так долго боялся: Европа «в своем безумии» ввязывалась во что-то «невероятно абсурдное».
Но что шокировало его еще больше – это готовность его коллег, многих из которых он глубоко обожал, встать под знамена войны. И если то, что в милитаристском лагере оказался Филип Ленард, особенно Эйнштейна не удивило, то присутствие там же некоторых других принесло ему крайнее разочарование. Например, Фриц Габер, будущий нобелевский лауреат 1918 года, стал ключевой фигурой в разработке отравляющих газов – и самолично наблюдал за тем, как они уносило 5000 французских и бельгийских жизней во время немецкой атаки на Ипре в 1915 году. Вальтер Нерст, который получил Нобелевку в 1920-м, также активно участвовал в создании химического оружия.
Но, пожалуй, самым страшным ударом для Эйнштейна стало публичное заявление Макса Планка о том, что эта война справедлива. Габер, Нернст и Планк оказались в числе тех, кто подписал так называемый «Манифест 93-х» (также печально известный как «Воззвание к культурному миру») – открытое письмо, опубликованное 4 октября 1914 года во всех крупных немецких газетах, авторы которого выступали в защиту действий Германии и объявляли о необходимости войны. В ответ на это Эйнштейн подписал альтернативную петицию, «Манифест к европейцам» – детище врача-физиолога и основателя интеллектуалистской «Лиги нового отечества» Георга Николаи (также друга Эльзы). Эта петиция призывала положить конец агрессивному национализму, но осталась неопубликованной, не собрав достаточно подписей.
Несмотря на это, Эйнштейн продолжал использовать весь свой авторитет для призывов к скорейшему прекращению войны и федерализации Европы. В ноябре 1915 года он написал эссе «Что я думаю об этой войне», в которой обвинил в агрессии, приводящей к войнам, биологическую природу мужского начала. Тогда же он начал активно развивать идею создания международной организации, которая контролировала бы правительства разных стран. Эту концепцию он продвигал и расширял на протяжении всей своей жизни. Так, в 1935 году в интервью журналу «Survey Graphic» он заявил:
Лояльность перед собственной нацией ограничивает; людей необходимо учить мыслить в глобальных терминах. Каждой стране придется отдать частицу своей независимости ради международного сотрудничества. Агрессия должна быть принесена в жертву, чтобы избежать разрушений.
В 1920-е годы, на фоне зарождающегося в Германии нацизма, его пацифистская позиция укрепилась, и он стал играть активную роль сразу в нескольких миротворческих кампаниях. В то время это казалось ему одним из немногих действенных способов выступить против слепоты мира, который не способен «даже как следует убояться катастрофически бесчеловечной и убийственной сути войны». В 1922 году он вступил в Комитет Лиги Наций по интеллектуальному сотрудничеству – орган, призванный обеспечить культурный и ментальный обмен между странами в интересах мира на земле.
Как и величайшие из его достижений в науке, его политическая преданность пацифизму сводилась к вере, основанной на «инстинктивных чувствах»: «Например, – говорил он, – меня просто переполняет чувство того, что убивать людей омерзительно». В 1929 году он совершил своеобразный подвиг ученого, сильно расстроив как защитников «права Германии на войну», так и тех, кто считал, что бряцание оружием – единственный способ войну предотвратить. Эйнштейн заявил: «Я безоговорочно отказываюсь от несения какой бы то ни было военной службы, прямо или косвенно, вне зависимости от того, что я чувствую по поводу той или иной войны».
