– О чем же ты мечтаешь, Авелир? – поинтересовался и впрямь заинтригованный Эгин.
– О том, чтобы ты, Эгин, исполнил то, что, как мне казалось раньше, должен исполнить Лагха.
– Я обязан тебе своей жизнью. Как же я могу отказаться? Я обещаю тебе, что если то дело, о котором ты еще не сказал, мне по силам, а в том, что это дело доброе, я не сомневаюсь, я сделаю все, что требуется.
Авелир спокойно кивнул и, подойдя к балюстраде, облокотился о перила балкона и чуть свесился вниз. Затем, пробурчав что-то невнятное себе под нос, вновь обратился к Эгину, знаком подозвав его к себе.
– Тогда слушай и смотри. Ты видишь тень? Вон там, на той стене?
Эгин всмотрелся туда, куда указывал Авелир. Действительно, на серой кладке противоположной стены, приобретшей в ослепительном сиянии полной луны цвет слоновой кости, можно было отчетливо различить что-то похожее на человеческую тень. Не очень четкую, но… Эгин вперился в ночь, как это только что сделал Авелир, с тем, чтобы понять, кому эта тень принадлежит. Никого.
– Тень вижу, – подтвердил Эгин.
– Это моя смерть, она совсем рядом, – буднично, без страха и рисовки изрек Авелир.
Эгин сглотнул воздух. А затем с шумом выдохнул. Может, Авелир все-таки шутит?
– Видишь черного дрозда, что уснул в излучине виноградной лозы? – продолжал Авелир.
Эгин поднял глаза в гущу дикого винограда, где, положив голову под крыло, спала неприметная черная птица.
– Это вестник. Он прилетел, чтобы сообщить мне, что у меня есть время окончить все земные дела.
Эгин пристально взглянул на Авелира. Нет, такие шуточки за эверонотом раньше не водились.
– Итак, скоро мне уходить, Эгин. И потому моим единственным учеником придется стать не Лагхе Коаларе, а тебе. Ты не Отраженный и тебе не случилось родиться с ключами ото всех важных дверей и сундучков этого мира. Ну да это не так страшно, как мне казалось встарь. И поэтому я прошу тебя, Эгин, найти Черный Цветок.
– Что такое Черный Цветок, Авелир? – стыдясь собственного невежества, спросил Эгин. Он знал, что такое Золотой Цветок. Да и то, знал лишь понаслышке. Какие-то места, где хорошо основывать столицы, копать колодцы, разбивать сады или что-то в этом роде…
– Круг Земель славен двенадцатью Золотыми Цветками. Так мы называем благословенные места, где вся работа спорится, природа ласкова, а нечисть боязлива. Но ничего не остается неизменным. Иногда и Пути Силы изменяются. Золотые Цветки уходят из одних мест и распускаются в других. Но вот беда – в том, что в тех местах, где раньше был Золотой Цветок, распускается Черный Цветок и все в мире идет наперекосяк, мертвые вылазят из могил, твари становятся алчны, нежить чувствует себя вольготно и не боится людских слов…
– Ты хочешь сказать, происходит все, что происходит сейчас на Медовом Берегу?
– Да, Эгин. Я хочу сказать, что на Медовом Берегу распустился Черный Цветок и пока ты не найдешь и не уничтожишь его, здесь будет все, как уже есть. Даже если мы перебьем шардевкатранов, костеруких, южан, аютцев и восстановим мир и справедливость, они продлятся не дольше, чем до следующего полнолуния…
– Ну… скажи хотя бы как их ищут! – вскричал Эгин.
То, о чем просил его Авелир, поначалу показалось ему трудным, но выполнимым. Однако чем больше они углублялись в суть вопроса, тем более отчаянной и невыполнимой затеей все это начинало казаться.
– Если бы я знал как, я бы нашел сам…
– А Лагха, Лагха знает?
– По крайней мере, в бытность свою Кальтом Лозоходцем он знал.
Эгин встрепенулся. Мысль о том, что гнорр Свода – Отраженный, звучала уже не впервые, но каждый раз, когда она звучала, Эгину было как-то не по себе… Значит, в бытность свою Кальтом Лозоходцем… Любопытно, что еще сравнительно недавно Эгин полагал Кальта фигурой сугубо мифологической. А теперь ему предлагают ни много ни мало, а самому стать Лозоходцем. Эгин Лозоходец. Звучит!
– Скажи мне, Авелир, – спросил Эгин после долгого молчания, – а в чем твоя корысть? Зачем тебе, когда ты будешь мертв, знать, что Черный Цветок уничтожен и что Вая или, к примеру, Кедровая Усадьба вновь стоит в венце Золотого Цветка?
– Э-э… – устало махнул рукой Авелир. – Некогда, когда я и Ибалар жили душа в душу, как и положено единоутробным братьям, мы горели одной идеей. Воскресить наш народ, поднять его из небытия, оживить племя эверонотов, последними сыновьями которого мы с Ибаларом являемся. Но прошло время. Я возмужал и понял, что желать воскрешения мертвых – значит идти наперекор законам мироздания. Считать зубы в хуммеровой пасти. Плодить нежить, какими красивыми словами ты ее не обзови. Я понял, что мой народ, увы, был достоин той участи, которая его постигла и осознал: единственное, что достойно жизни – моя мудрость и мои искусства, мудрость и искусства эверонотов, воплощенные в тех, кто придут после меня. В тех людях, что придут после меня. В людях, но не в эверонотах.
– Во мне, например?
– В тебе. И в других. Их будет много, если ты вернешь в Ваю Золотой Цветок.
– Это будут горцы?
– И горцы тоже, – безо всякой иронии подтвердил Авелир.
– Что же я должен делать? – спросил наконец Эгин.
– Ты должен пообещать мне сделать все, что для этого требуется.
– Обещаю. Но что значит мое обещание рядом с моим бессилием?
– Оно значит все, – в глазах Авелира колыхнулось темное пламя.
Прямо вслед за этим он протянул свою сухопарую руку к кисти зеленого дикого винограда и аккуратно сорвал ее с лозы. По одной оборвал с кисти все зеленые ягоды и протянул горсть совершенно несъедобных виноградин Эгину.
– Чтобы не забыть о данном обещании, ты должен оставить себе памятку. Выложи здесь, прямо на парапете, любое слово. Какое хочешь. Чтобы не забыть о нашем разговоре, когда у тебя появятся более насущные проблемы.
Пожав плечами – сон он ведь на то и сон, чтобы происходили странные, порою несуразные вещи и совершались необъяснимые поступки – Эгин стал выкладывать слово. Не дыша, аккуратно, старательно. Виноградина к виноградине. Словно школьник первой ступени. Наконец он отстранился и взглянул на плоды своих трудов взглядом утомленного творца при свете полной луны. «Овель» – вот что выложил Эгин на широкой серой плите парапета.
– Ну как? – довольно осклабившись, спросил Эгин, обернувшись к Авелиру, который, как ему казалось, следил за его трудами из-за плеча.
Но эверонота уже и след простыл.
x 3 x
Следующим утром Эгин проснулся раньше всех. Было еще серо. Горцы-караульные спали у дверей здоровым сном детей матери-природы. Авелир тихо посапывал в своем углу, плотно завернувшись в шерстяной плащ. Словно мумия.
Сорго и Лорма, сбив в ноги каниойфамму, лежали крепко, по-детски обнявшись. Лорма была похожа на сдобный, только что изъятый из корзины пекаря крендель. Теплый и податливый. Небритый же и грязный Сорго, напротив, казался каким-то отекшим и пьяным, из угла его полураскрытого рта на циновку стекала слюна. Лагха лежал на спине неподвижный и величественный, словно бронзовая статуя, которую вот-вот положат в ящик с опилками и погрузят на корабль. Грудная клетка гнорра двигалась легко и ритмично. Лагха спал.
